Точка возврата

Распорядитель вечера объявил мазурку. Павел поспешил взять Марию под руку. Зазвучала музыка. Маша грациозно, изящно скользила и бегала по паркету, ее платье развевалось, силуэт был легким и воздушным, движения Павла казались более активны, он делал прыжки, во время которых в воздухе ударял нога об ногу три раза. Мазурка танцевалась в три пары. Партнеры менялись, но каждый раз, когда Мария и Павел оказывались рядом, их лица озаряли улыбки. В мазурке не было интимности вальса, но между молодыми людьми успела вспыхнуть искра, способная перерасти в прекрасное чувство. Танец завершился, и Зорин повел девушку к отцу, так полагалось этикетом.

— Мария, Вы прекрасно танцуете, я мечтаю кружить вас в танце весь вечер.

— Благодарю Вас, Павел.

Машенька не скучала ни минуты, она танцевала и с Писемским, и с Зориным, и даже Калугин, проводивший вечер в разговорах и играх, пустился с ней в пляс. Она была прекрасна в движении, в ней не было наигранности и жеманности. Ее отец смотрел на дочь с нескрываемым восхищением и гордостью.

— Я так рад за нее — сказал он в беседе кудрявому мужчине в военной форме, видимо давнему приятелю, — она так похожа на свою мать, та же легкость, та же искренность. По-моему, на этом балу нет никого счастливее ее. Вот бы так всегда! Как бы я хотел, чтобы вся ее жизнь была безоблачной и счастливой, как этот вечер.

— Все мы желаем своим детям лучшей доли, мой друг, я думаю, судьба будет благосклонна к Марии, девочке и так пришлось много пережить, она рано осталась без материнской ласки.

— Представляешь, кого я сегодня повстречал на балу? Сына Владимира Зорина, того самого, что был влюблен в мою Дуняшу. Он танцевал с Машенькой ее первый танец.

— Вот уж действительно, пути Господни неисповедимы.

Смолкли звуки котильона, и гости стали покидать дом.

Сначала я попросил Мафусаила проследовать за Павлом. Всю дорогу он молчал и о чем-то думал, я был уверен, что его мысли заняты Марией Евгеньевной Муромской. Мои догадки подтвердились, едва он переступил порог богатого дома. Павла встретил высокий мужчина с сединой на висках и шрамом на правой щеке, одет он был так, будто только встал с постели.

— Павел, ты прибыл! Знаешь, я до сих пор не сомкнул глаз и уже сто раз пожалел, что не принял приглашение и не отправился на бал с тобой, мне кажется, я пропустил что — то интересное.

— Да, дядя, вечер был занятный. Я не ждал ничего интересного от этого провинциального бала, мне казалось, он померкнет в сравнении с пышными балами Петербурга, но я ошибался. Я нашел здесь подлинный алмаз. Я танцевал с девушкой, не похожей ни на одну, из тех, что я знал раньше. В ней нет столичного шика, ее манеры не так изысканны, но в ней есть что — то большее. Мне хотелось ее защищать и оберегать, каждый раз, когда я выпускал ее из своих объятий, меня посещало чувство потери. Я был готов сегодня же просить ее руки!

— О, да ты влюбился, у тебя глаза горят! Запомни, любовь — это опасно. Ты еще слишком молод для серьезных чувств. О женитьбе тебе и думать рано. Я в твои годы гулял и веселился, мужем стал в тридцать два года и ни о чем не жалею. Я познал много женщин и мне есть, что вспомнить. Только представь себя такого молодого и полного жизни, любимца дам и повесу в заботах о семье и детях, все веселье испарится из твоей жизни и уступит место однообразным будням.

Мне хотелось вмешаться в разговор, но я естественно не мог это сделать. То, что говорил дядя Павла было для меня дико. Он предлагал юноше наслаждаться множеством связей, вместо одной, но основанной на любви. Я был уверен, что Павел примет единственно верное решение и поспешил его покинуть, мне хотелось увидеть Марию. Мафусаил исполнил мою просьбу, и мы оказались в спальне барышни. Маша была не одна, молодая девица на вид лет семнадцати помогала ей переодеться и причесаться.

— Барыня, вы прям вся светитесь, пожалуйста, расскажите мне о бале, я так ждала вас, мочи нет, как интересно все услыхать.

— Ой, Полинка, какой волшебный вечер! Красивый зал, раз в пять больше нашего, оркестр, изысканные угощения, наряды некоторых дам были достойны императрицы, но две женщины нарядились так, что я чуть не прыснула: юная наследница Иннокентия Малышева была одета в безвкусное платье, наверняка из Парижа, но то, что сейчас на тебе намного элегантнее. А на нашей соседке Елизавете Сергеевне Малининой было платье нелепой расцветки, когда она танцевала, то была похоже на павлина, и мне казалось, что ее длинный нос задевал соседние танцующие пары.

Девушки залились смехом, а потом Маша, все еще смеясь, продолжила:

— А старый хрыч Анатолий Калугин танцевал, как медведь — и девушка встала и начала передразнивать миллионера — старался произвести на меня впечатление, тоже мне, жених.

На миг Мария задумалась и в ее голосе появилась нежность:

— Но был среди гостей, такой, о котором я мечтала: высокий, светлый, глаза, как два океана, такой сильный, мужественный. Мне кажется, он приходил ко мне во снах.

Представляешь, первый мой танец был с ним. А имя, какое прекрасное — ПАВЕЛ. Ох, Полька, кажется, я влюбилась по уши.