Точка Зеро

— Нет. Мне кажется, я знал тебя всегда. Ну ладно, не всегда, но очень давно, многие годы. Всю-всю тебя — до самых мельчайших подробностей. Твое тело, твой характер, твои мысли. Света, так не бывает! Знаешь… меня это даже немного пугает. В этом есть что-то… мистическое.

«Меня это немного пугает». Еще в ту же стопочку.

— Да, Тони, — сказала я, поворачиваясь к нему спиной. — У меня тоже такое чувство, что я знаю тебя давно. И очень-очень хорошо. И меня это тоже пугает. Но, может, все дело в том, что мы хоть и очень дальние, но все же родственники?

— Не знаю… — помолчав, он сказал, уткнувшись носом в мою шею: — Вряд ли дело в этом. Ты как наркотик, на который подсаживаешься с первого раза. Тобой не насытиться, хочется еще и еще. Даже когда уже нет сил. Жаль, мы не встретились, когда я был моложе. Те ночи, когда тебя не было рядом, я действительно спать толком не мог. Крутился, засыпал, просыпался, думал о тебе. Однажды… не помню, когда именно, это был какой-то то ли сон, то ли бред… Приснилось, что мы с тобой в лесу. Какая-то черная тряпка на траве…

Я не видела его лица, но голос Тони вдруг изменился, стал напряженным.

— И я хотел тебя дико, безумно. Это было просто невозможно терпеть, казалось еще немного — просто разорвет в клочья. И ты тоже хотела, но почему-то мы не могли. Нет, могли, но не должны были. Ни в коем случае. Надо было сдержаться. Это было похоже… на ураган. Света, это было по-настоящему ужасно. Но знаешь, когда я проснулся, подумал, что хотел бы испытать что-то подобное наяву. Только, конечно, чтобы было можно.

Вот теперь я проглотила уже не леденец, а здоровенный кусок льда. Мне было знакомо это чувство. Нет, ничего подобного мне не снилось. И в ситуации такой, когда безумно хочется, но нельзя, я тоже не была. Проблемы женского календаря не в счет. Не тот масштаб. И все-таки… Может, что-то подобное испытывала Маргарет, а я просто забыла?

Нет. До встречи с Мартином Маргарет была хоть и не слишком целомудренной, но все же девственницей, не знакомой с подобными страстями-мордастями. И даже потом… Нет, ничего подобного не было. Тогда откуда?

Я повернулась и посмотрела на Тони. Его лицо было таким же напряженным, как и голос. Он лежал, закрыв глаза и сдвинув брови, как будто пытался что-то вспомнить.

— И что? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал беззаботно и весело, может, даже насмешливо. — Наяву так не получается?

Но Тони шутку не принял.

— Наяву… Боюсь, наяву такое испытать просто невозможно. Может, это и к лучшему. Я сейчас пытался вспомнить, когда мне это приснилось. Мы ведь всего три ночи провели врозь, не считая этой. И не могу. Такое чувство, что это был вообще не сон. Но что? Видение? Галлюцинация?

Я не ответила. Часы на башне пробили пять.

— Ничего себе время бежит, — удивился Тони. — Тебя там, наверно, потеряли к чаю.

— Не потеряли. Я предупредила, что не буду пить чай.

Потом мы просто лежали молча, в полудреме, но что-то меня насторожило. Я приподнялась на локте и посмотрела на Тони. По его лицу словно тень пробежала. Впрочем, и на самом деле пробежала — за окном собирались тучи, солнце еще сопротивлялось, но все чаще терялось в серой мути.

— Погода портится, — сказал Тони со вздохом.

— Что-то не так? — насторожилась я.

— Нет. Просто… omne animal post coitum triste est[1].

— Кроме петуха и женщины, — пробормотала я, в очередной раз испытывая тянущее чувство дежавю.

— Меня всегда привлекали умные женщины, — Тони взял мою руку и галантно поцеловал. — Даже если им весело после секса.

— Я не очень умная. Я даже не знаю точно, кто это сказал.

— Утешься, точно никто не знает. И не обращай на меня внимания. Все хорошо, Света. Все… хорошо.

Я подцепила эту секундную заминку и добавила ко всему остальному, сложенному в стопочку.

[1] (лат.) «Всякая тварь после соития печальна», — крылатое выражение, приписываемое древнеримскому писателю I в. Петронию Арбитру, а также греческим ученым Аристотелю и Галену.

19. Продолжение рода

Похоже, он собирался куда-то ехать: в коридоре на полу стояла дорожная сумка. Люси, в халате поверх ночной рубашки, прислонилась к дверному косяку и смотрела на него. И на маленького мальчика, которого он держал на руках. Мальчику было месяцев шесть, не больше. Светловолосый, сероглазый. Он улыбался и хлопал его ладошками по щекам. Поцеловав мальчика в лоб, он отдал его Люси, подхватил сумку и пошел к двери.

«Пожалуйста, поосторожнее!» — попросила она.

«Не волнуйся, все будет хорошо. Я позвоню».

Питер проснулся словно от толчка. Во рту пересохло, сердце отчаянно колотилось, грудь сжало так, что было трудно дышать. Светящийся циферблат часов показывал начало шестого. Люси рядом не было.

Приподнявшись, Питер прислушался. Откуда-то доносились тихие всхлипы.

Открыв дверь ванной, он увидел ее, сидящую на коврике. Уткнувшись лбом в поднятые колени, она горько плакала.

— Что с тобой, Люс? — испугался Питер и осекся, увидев на раковине коробочку с тестом на беременность. — Нет?

— Уже не надо, — сквозь слезы сказала Люси, и он сообразил, что коробка не распечатана.