Токио. Станция Уэно

– Там и риса положат целую миску, и добавки можно попросить.

– Кстати, а сколько ей лет?

– Тридцать два.

– Да, молодой растущий организм – это уже не про нее.

Мужчины в траурных костюмах медленно двинулись вперед, пересекли площадь и направились в сторону храма Киёмидзу Каннон.

Посреди площади женщина, по виду – офисная работница, наклонилась, чтобы заправить тонкие джинсы в ботинки коричневого цвета. Волосы до плеч почти полностью закрывают лицо, а ее вытянутая тень напоминает журавля.

– Вот приду к ней домой, а она наверняка там гамбургеры ест.

– Гамбургеры?

– Ну, может, и не гамбургеры, но все равно, что-нибудь, да жует! Шоколадку там…

– Но ведь шоколада много нельзя.

– В целом да, но не совсем же от него отказываться! Я, например, сладкое ем. Но мой предел – это штук шесть клубничных палочек «Покки»[68], не больше. А вот к шоколадкам типа «Мэйдзи» я и вовсе равнодушен, хотя говорят, что они даже в чем-то полезны, если только не переедать.

– По мне, так если в шоколадке нет миндаля – это деньги на ветер.

Подул ветер. Участки тени перемежались с солнечными, будто ячейки причудливо сплетенной сетки. Откуда-то показалась девочка лет четырех-пяти на детском велосипеде с розовыми колесами. Выписывая круги, она старалась ехать по солнечным местам. Передняя корзинка на ее велосипеде тоже была розовой.

– А мне кажется, сладкое надо есть каждый день. Да хоть кусковой сахар, он еще и самый дешевый, ко всему прочему.

– Маршмэллоу[69].

– Что?

– Она обожает маршмэллоу.

– Ой, да все равно что резина, жевать невозможно. Я в последнее время, кажется, превращаюсь в настоящего ворчливого деда. Вот, например, сушеная иваси[70] – ее еще, знаешь, часто на закуску подают. Так я бы только ее и ел.

– Что может быть лучше иваси? И никакой ты не дед. С зубами у тебя тоже полный порядок.

Бездомная пожилая женщина проходит мимо храма Киёмидзу Каннон. Голова у нее обернута полотенцем, а к рюкзаку английскими булавками прикреплено зимнее пальто.

– Когда иваси нет в супермаркете, приходится идти искать ее в других местах.

– Сейчас ее не особо где продают, да?

– Да нет, надо только немного пройтись в округе. Ищите и найдете, как говорится.

Слышно, как заработала бензопила. Рабочий в корзине светло-голубого крана, следуя указаниям напарника, оставшегося внизу, спиливал перекрещивающиеся между собой, образуя своеобразный тоннель, ветви гинкго и дзелькв. Другие рабочие собирали упавшие ветви и связывали веревкой, а щепки подметали бамбуковой метелкой.

– В сушеных иваси и калорий-то нет – как ни погляди, полезная штука.

– Только соли многовато. У меня давление повышенное, и врач сказал, что в день мне можно употреблять не больше шести граммов соли – это включая ту, что входит в состав готовых продуктов. А без солененького и рис плохо идет. Да и к саке сушеная иваси подходит лучше всего.

– А еще мойва, мойва!

– Точно, мойва…

Проходя мимо указателя у кургана Сурибати-яма, мужчины в траурных костюмах немного ускорили шаг и двинулись в сторону входа на станцию Уэно.

Перед курганом стоят две таблички. Одна – объявление от местного отделения полиции, красными знаками на белом фоне гласит: «Вход в ночное время запрещен». Другую, из нержавеющей стали, установил Комитет по образованию района Тайто – с ее помощью можно узнать больше об истории Сурибати.

Курган Сурибати-яма. Получил свое название по внешней схожести с глиняной ступкой – сурибати. Здесь были обнаружены предметы керамики эпохи Яёй[71], а также фрагменты глиняных статуэток ханива[72]. Курган был возведен примерно тысячу пятьсот лет назад и относится к типу «замочная скважина».

Сурибати-яму венчает круглая площадка, по периметру которой растут высокие гинкго и дзельквы. Из-за их густой листвы с начала весны и до конца осени с вершины кургана практически ничего не увидеть.

Но если все-таки приглядеться, то в промежутках между стволами, ветвями и листьями можно рассмотреть зеленую ограду стадиона имени Масаоки Сики[73] – в университетские годы поэт любил играть в бейсбол с друзьями здесь, в парке Уэно. В те дни, когда на стадионе играли дети или взрослые, было слышно, как они кричат что-то друг другу, как мяч ударяется о бейсбольные биты и перчатки, как поддерживают их зрители на трибунах и семьи, оставшиеся за сеткой. Сегодня, однако, стояла тишина.

Прислушайтесь.

Слова часто спотыкаются и теряются, ведут нас окольными путями или оканчиваются тупиком, но слух никогда не подводит.

Вяло стрекочут какие-то насекомые.

Может, это первые в этом году цикады?

Может, даже цикада Кемпфера…

Или просто кузнечик, или еще кто-то…

Закаркала ворона – прячется где-то в ветвях деревьев, а три воробья чирикают, сидя на газовом фонаре посреди площади.

У памятника Сайго Такамори все еще шумит бензопила – рабочие продолжают спиливать ветки.