Токио. Станция Уэно

С закрытыми глазами мне казалось, что звуки будто отделяются от своих источников и взмывают ввысь, так что я переставал понимать, приближаются ли они ко мне или это я двигаюсь по направлению к ним – я чувствовал только, что бесследно растворяюсь в небе вместе с ними.

Тот звук…

В ушах засвистел прорезанный прибывающей электричкой воздух; вот одни люди вышли, другие зашли, состав снова тронулся и уже скрылся из виду, но скрежет металла и стук колес все еще отдаются беспорядочной какофонией звуков в голове… Страшный грохот… кажется, сейчас разорвутся барабанные перепонки, я съеживаюсь всем телом… лязганье, гудок, еще гудок… дыхание сбивается, во рту пересохло… гул затихает…

Я засунул дрожащую руку в карман куртки и достал несколько мелких монеток, чтобы купить газировки в автомате. Лишь после того, как я залпом осушил напиток, страх ушел, а перед глазами вновь была обыкновенная станция с ее повседневной размеренной жизнью.

Но вот приближается еще один состав. Сделав последний глоток, я выбросил бутылку в мусорный бак и подошел к желтой линии на платформе.

Поезд в направлении Икэбукуро – Синдзюку прибывает на платформу номер два. Пожалуйста, отойдите от края за ограничительную желтую линию.

Я сделал шаг вперед, потом еще один. Шапку я надвинул пониже, так что, думаю, никто не заметил, что глаза у меня были закрыты. Я почувствовал под ногами выпуклые блоки, сделанные на платформе для слепых, – значит, я уже на желтой линии. Я остановился, охваченный страхом, волной разливавшимся в темноте под моими сомкнутыми веками. Я судорожно прислушивался к звукам вокруг – вот цокают каблуки, шаркает разная обувь – от ботинок до сапог, кто-то говорит по мобильному, кто-то покашливает в ожидании электрички. И тут послышался знакомый грохот…

– И вот я гляжу на обратную сторону упаковки с бэнто – а срок употребления, оказывается, до сегодня! И куда теперь его… А потом подумал – может, не заметят, и не стал ничего говорить.

– Понятно.

– А на следующий день в компанию приходит сообщение…

– О том, что продукты испортились?

– Ну да…

Между памятником Сайго Такамори и могилой воинов Сёгитай стоя беседуют два мужчины, по виду – «белые воротнички». Одеты они в траурные костюмы. Один в медицинской маске, волосы у него с проседью, щурится на солнце. Другой, помоложе, держит за спиной сумку и как будто немного напряжен.

– Не лучше ли было сказать как есть? Если выбирать, я бы предпочел, чтобы меня предупредили, а не просто промолчали.

– Только представь – он не убрал коробку в холодильник и оставил в тепле, а когда попробовал наутро, запах был просто отвратительный. Вот умора!

– Но это ведь была рекомендация по употреблению, а не срок годности, так? Все было бы нормально, положи он бэнто в прохладное место. С таким же успехом он мог засунуть его в микроволновку, забыть вытащить и оставить на ночь.

В глазах правительства Мэйдзи Сёгитай были мятежниками, поэтому на самом могильном камне нет названия их объединения, зато на створках ворот прикреплены железные круги с рельефным изображением иероглифа «ги», что означает «долг».

Информационная табличка гласит, что выжившие члены Сёгитай возвели этот камень в память о товарищах, чьи останки были сожжены здесь, и с тех пор на протяжении ста двадцати лет их потомки ухаживали за мемориалом, ныне же он признан объектом исторического наследия и передан в управление администрации Токио. Искусственные цветы, возложенные к могиле, вылиняли настолько, что невозможно понять, какого цвета они были изначально, их стебельки все погнулись и поломались. На подставке для благовоний стояла пахучая пластинка от насекомых марки «Кинтё», рядом валялась разрезанная напополам двухлитровая пластиковая бутылка.

– Она в последнее время просто подсела на мукаго[67]. Готова добавлять буквально везде, даже в салат. А если не положишь, начинает ныть…

– Мукаго? Довольно старомодно, надо сказать. Хотя, вообще-то, если их сварить в подсоленной воде, получится неплохая закуска к саке, да и рис с мукагэ – это довольно-таки вкусно.

– А недавно мы ходили в ресторан, где подают угря.

– Ой, кто же сейчас угрей-то ест? Их почти и не осталось, нельзя угря часто… Это ведь исчезающий вид, мальков с каждым годом все меньше, а потому даже один способный к размножению взрослый угорь, оставленный в живых, может помочь их спасти. И это не шутка.

– Порция риса с жареным угрем – она же рассчитана на одного, разве не так? А она тут же залезла в мою миску палочками и оттяпала почти половину, даже разрешения не спросив! Сказала, мол, ей одной порции мало, не наестся. А мне, значит, пришлось пустой рис жевать, с одним перцем. И это в ресторане, где главное блюдо – угорь!

– Почем нынче рис с угрем? Тысячи две?

– В том месте, куда она нас потащила, три!

– Вот это да!

– Больше я в такие дорогущие рестораны ни ногой. Эти три тысячи иен лучше уж потратить в самом простом кафе, типа «Gusto».

– Как-как?