Толедские виллы

— По многим причинам, — ответствовал дон Гарсия, — я повинуюсь вашему желанию. Уж хоть бы потому, что влюбленному всегда становится легче, когда он рассказывает о своих горестях. Говорят, правда, что воскрешать их в памяти — все равно что бередить раны, однако я держусь иного мнения. Недаром больные любят жаловаться — скорбь, изливаясь через отдушину уст, меньше гнетет сердце, а сострадание слушателей, их сочувствие несчастному, облегчают его муки. Когда бремя разделено, его легче нести, и если радость, когда ее сообщишь друзьям, возрастает, то горе, напротив, уменьшается. Все это, а также ваша просьба побуждает меня как можно точней поведать мои злоключения. Что ж, начну по порядку. Первые дни после вашего отъезда я был так огорчен, не имея от вас вестей, что едва не обиделся, хотя оправдывал вас тем, что в сердце страждущего влюбленного уже не остается места для друзей и знакомых. Не зная, чем бы занять свои мысли и досуг, я, как нищий молит о подаянии, молил бога о развлечении, чтобы хоть видимостью веселья скрасить одиночество тоскующей души. Без вас все для нее опустело, лишь вы были для нее желанным гостем (ибо сходство судеб и склонностей связало наши души крепкими узами), для всех других она держала дверь на запоре. Бросаясь от одного развлечения к другому, я наконец решил поехать на празднество, которое справляют в неделю после дня тела господня в знаменитом селении Йепес, славящемся торжествами в честь сего таинства, равно как благородным вином. В этот раз празднование ожидалось особенно пышное, под стать высокому рангу устроителей; по всей округе шла молва о неслыханных расходах на всякие диковины, которыми владельцы Йепеса хотели показать свое богатство и щедрость. Народу собралось видимо-невидимо со всей округи, в том числе немало из нашего города. Отправился туда и я, сопровождая двух знатных юношей, чьи богатые поместья в Полане и влиятельные знакомства в Толедо делали их общество весьма лестным для самых родовитых толедских кабальеро.

Приехали мы за день до начала празднеств и остановились в доме зажиточного горожанина — в такое время все они принимают постояльцев, кто из любезности, а кто из корысти. За три-четыре часа, что оставались до ужина, мы разузнали обо всех местных и приезжих дамах, как это водится, когда попадаешь в маленький городок и не знаешь, куда девать время; затем одному из моих спутников пришла в голову мысль сыграть в ломбер, что я и предложил двум другим идальго, остановившимся в том же доме. Один из них, проиграв нам дважды и потеряв двадцать эскудо[15], вошел в азарт и стал нас упрашивать, хоть мы и упирались, сыграть в парар (картежная горячка не менее опасна, чем тифозная: тиф почти мгновенно лишает нас жизни, а ломбер — ее опоры, сиречь денег). С переменой игры неудачливому игроку пришлось еще хуже, его товарищ и в этом разделил его судьбу. В несколько партий они высыпали из кошельков тысячу эскудо, а в душе, уверен, осыпали тысячью проклятий и себя за то, что затеяли такую игру, и само это, для них уже невеселое, празднество. Их деньгам пришел конец, а заодно и моему желанию играть, к тому же нас позвали ужинать. Но тут один из них вытащил усыпанный алмазами образок пречистой девы, а его приятель золотой, тоже в алмазах, вензель.

— Эти вещицы, — сказали они, — стоят, не считая работы, четыреста дублонов:[16] одна — двести пятьдесят, и полтораста — другая. Не угодно ли вашим милостям сыграть на них? В Йепесе, мы полагаем, найдутся люди, чтобы удостоверить их цену и подлинность камней, а если таковых не окажется, у нас тут есть родственники, которые могут за нас поручиться.

Вещицы показались мне стоящими, а наружность и манеры их хозяев не внушающими подозрений. Итак, мы снова взялись за карты, и снова фортуна благоприятствовала нам двоим, особенно же мне, — видно, во исполнение поговорки, она предвещала этой удачей ожидавшую меня в любви неудачу. Под конец наши новые знакомые остались и без драгоценностей и без денег: обе вещицы да в придачу шесть тысяч реалов достались мне, чем прежние их владельцы были весьма раздосадованы. Тасуя колоду, один сказал:

— Кабы эти сеньоры, обыгравшие нас (не пойму каким образом), владели настоящими пиками так же искусно, как нарисованными, уж я бы возместил в бою то, что потерял в игре. Но только смельчаки в картах редко бывают смелыми в деле.

— Во всяком случае, — молвил другой, — те, что слетаются, как вороны на поле боя, на всякие празднества да гулянья, наверняка больше смыслят в приемах, описанных Хуаном Болаем[17], нежели в изложенных Каррансой[18].

Приятель мой, более вспыльчивый и меньше разумевший, что от крупного проигрыша всегда развязываются языки, с сердцем ответил:

— Карты оружию братья, и все славные полководцы нашего времени, насколько я знаю, равно искусны и в том и в другом. А о себе, почтенные сеньоры, скажу, что мне куда приятней сразить противника на бранном поле, чем на зеленом.