Толедские виллы

Безутешные влюбленные вскочили с мест. Дон Гарсиа схватился за шпагу — ему почудилось, что явился удачливый соперник и хочет его убить, дабы без помех наслаждаться своим счастьем. Серафина же подумала, что родственники, проведав о ее отъезде из Толедо вслед за пылко любимым кабальеро, примчались сюда, дабы охранить ее невинность и честь. Но, признав дона Хуана, своего лучшего друга, оба успокоились, повеселели и принялись его обнимать. Нежданная радость переполнила сердца, и из уст хлынули слова привета.

— Лишь вы один, любезный дон Хуан, — воскликнул дон Гарсиа, — способны усладить горькие эти минуты нам, отчаявшимся найти утешение. Вы — мой Сантельмо[14], только более расторопный и деятельный, ибо тот является после бури, вы же пришли мне на помощь в самом ее разгаре.

— А я, — молвила Серафина, — еще в большем долгу перед вами за такое счастье. Пусть же мои поцелуи будут залогом и объятья — поручителями в уплате, а окончательно расквитаемся позже, когда вдоволь наговоритесь со своим другом.

— Хвалю вас, прелестная Серафина, — отвечал дон Хуан, — за то, что платите долги наличной монетой и даете столь надежных поручителей, как нежные ваши ручки. Принимаю эти поцелуи как предвестников добрых новостей — такой залог вселяет в мое сердце надежду, едва было не покинувшую меня. Возблагодарим же, друзья, мирный сей уголок, где каждому из нас была уготована приятная неожиданность. Пусть мои слуги отведут лошадей на постоялый двор, а мы посидим здесь уже не вдвоем, а втроем и, по примеру родного нашего города, проведем эту ночь в веселье. Хотя мне непонятно, почему толедцы ликуют и зажгли огни, но, я уверен, их радость не сравнится с той, которую мне доставила наша встреча.

Господа уселись, а слуги повели лошадей на постоялый двор, известный в округе под названием «Индюшачий». Там стояла карета, в которой примчалась Серафина, чтобы отговорить дона Гарсиа от его намерения и помешать его отъезду. Челядинец его с конем находился там же. С немногих слов слуги возобновили прежнее знакомство и вступили в развеселую беседу, которая в таком месте не обходится без винного меха — у этого сосуда, словно у чудотворной статуи, всегда сыщутся набожные прихожане, хотя винные пары не исцеляют от головной боли, а только туманят мозги. Покамест слуги выкладывали монеты да прикладывались к меху и меж двумя глотками вершили дела королевства (ибо вино, сей могучий владыка, не довольствуясь своей властью над миром большим, притязает на престол и в малом мире, сиречь в человеке: как верховный судия, усевшись на трон в самом почетном месте, в мозгу нашем, оно изрекает свои суждения не менее как о материях государственных и по праву монарха возводит в высшие ранги верных своих вассалов), их господа после первых приветственных слов, пожеланий и соболезнований расположились под самым тенистым из миндальных деревьев, в изобилии здесь растущих, и дон Хуан повел следующую речь:

— Когда больных много, врач (разумеется, достойный Этого звания) спешит посетить первым того, кто опаснее болен и нуждается в срочной помощи. Итак, поскольку мы, все трое, находимся в лазарете Амура — полагаю, такое название уместно для страдающих любовными недугами — и вы, дон Гарсиа, больны тяжелей других, так что едва не угодили в палату неизлечимых (хотя последние ваши слова, по которым я, подъехав, узнал вас, позволяют надеяться на поправку и излечение с помощью моих дружеских советов), то не обессудьте, ежели я попрошу вас первым рассказать, как зародилась ваша страсть и как она развивалась, а о своей доложу потом. Я-то болен уже не первый год, притерпелся и вдобавок, судя по вашей беседе с Серафиной (ее конец я слышал, хоть и смутно), могу тешить себя надеждой на исцеление. Также и Серафине не следует отчаиваться: в любви к вам у нее нет соперницы, и вы, кажется мне, уже начали разочаровываться в своем предмете — а это верный признак исцеления. Во имя нашей дружбы, умоляю, объясните, что с вами происходит. Когда я уезжал, вы были неучем в любви, ныне же я застаю вас чуть не профессором сего факультета. Признаюсь, удивлению моему нет границ.