Толедские виллы

Прочитали оба друга записку, прочитали и письмо дона Луиса, брата девушки. И вообразите себе, о влюбленные, сколь страшно нам потерять то, что мы имеем и не ценим! Дон Гарсиа, прежде донью Серафину не любивший и, как он думал, в своих отношениях с ней совершенно неподвластный ревности, лишь только услыхал заключение письма (в то время как дон Хуан, умолкнув, ломал голову, как бы помочь бедняжке), стал размышлять о том, сколь многим ей обязан, как недостижим для него успех в первой его любви, как упорно Серафина из-за него сопротивляется замужеству и, наконец, что если брату удастся своей яростной настойчивостью сломить ее волю, то ему, дону Гарсиа, останется лишь завидовать обладателю того, чем он сам давно уже мог бы наслаждаться; подумав еще, с какой угрожающей быстротой все это может произойти, он, не в силах сдержаться, воскликнул с нежностью и горестью:

— Итак, о друг мой дон Хуан, Серафина выходит замуж, и не за меня? Итак, дон Хуан, я теряю донью Серафину навеки?

Слова эти удивили благородного друга и в то же время указали ему тропу, идя по которой можно преградить дону Гарсиа путь, столь неугодный даме его сердца. Пользуясь благоприятным настроением друга, еще не решившегося, но уже расположенного к тому, в чем его надо было убедить, дон Хуан ответил:

— Да, друг мой, Серафина выходит замуж, и не за вас. Дон Гарсиа теряет донью Серафину, донья Серафина — свободу, ваша честь — доверие, ваша благодарность — уважение, Толедо — свою жемчужину и надежду, которую все возлагали на вас, уповая, что вы сумеете избавить ее от мучений; и на самый конец — дай боже, чтобы он не оказался, по вашей милости, столь печальным, как то пророчат мои слова! — все мы потеряем жизнь вашей безвинно отвергнутой! Всему этому можно помочь одним, но зато великолепным поступком. Вспомните о своей жизни, которою вы ей обязаны, о постоянстве ее любви, о готовности ради вас пожертвовать честью, об опасности, грозящей ей от брата, о ее сиротстве, о решительности, с какой она помчалась вам навстречу, и о том, что виновник всему этому — вы, а избавителем быть не хотите. Судите сами, не должны ли все ваши силы и чувства устремиться к выплате столь многих долгов. Спросите у своего разума, чей предмет — истина, и вы увидите, что его уже убедило то, что предлагают вам с таким постоянством: любовь и блага, которые принесет вам высокородная, богатая и добродетельная подруга; ее верность, у которой скопилось столько заемных писем на вас, что, пожалуй, вам с нею ввек не расквитаться: ее глаза, пленяющие красотой; ее нежность и скромность. И, перебрав вот так одно За другим, вы обнаружите, что кругом в долгу. Теперь Ирене выходит замуж, и, разумеется, вам в голову не придет затеять что-либо в ущерб ее чести и вашему благородству, да и я бы этого не позволил. Из двух кредиторов, имевших право на ваши чувства, один уже погасил ваш вексель — это Ирене.

Остается Серафина, и я — ее уполномоченный. Клянусь богом, если в таких трудных обстоятельствах вы допустите, чтобы она к прошлым жалобам на вашу неблагодарность прибавила новые, то я, не повидав ни своих родителей, ни Лисиды, светоча моей души, скроюсь так далеко, что ни они, ни вы уж никогда ничего не узнаете о человеке, не сумевшем убедить своего высокочтимого друга!

— Остановитесь, дон Хуан! — прервал его дон Гарсиа. — Куда меньше надобно оборотов винта, чтобы душа на дыбе истины призналась во всем, чем обязана Серафине, и еще раз подтвердила это перед вами. Обстоятельства теснят, ревность горячит, недолгий оставшийся у нас срок торопит. Поспешим же к Серафине. Поговорим с ее дядей и попытаемся, если возможно, осчастливить сразу ее, вас и меня.

— Из ваших благородных уст, — сказал с радостью дон Хуан,; — я и не ожидал менее доблестного решения. Хочу еще раз своими объятьями подтвердить мою дружбу с вами, столь прибыльно помещенную.

С таким намерением друзья явились к полной страха влюбленной; стоя на коленях, она умоляла своего дядю, чтобы он нашел способ отвратить угрожавшую ей напасть, и предлагала одно из двух: либо поместить ее в монастырь — последнее прибежище для разочарованных в жизни, либо шпагой отделить тело от души, столь несчастливой в его обществе. Заговорил с нею дон Хуан и вкратце изложил решение ее любезного, тогда как тот созерцал заплаканное лицо девушки (словно догадываясь, сколь это важно в такую минуту, оно сияло особой прелестью, еще более похорошев от слез, — для лица прекрасного они порою лучше всяких румян) и думал, что в красоте нет ей равных, — ибо то, что у нас отымают, всегда кажется нам более привлекательным. В конце концов речи смолкли, и тем красноречивей заговорили взоры; затем Серафина, в единый миг вознесенная из ада отчаяния на небо надежды и едва не сошедшая с ума от счастья, дон Хуан, жаждущий помочь ей, а также почтенны старец, быстро давший себя убедить, и влюбленный дон Гарсиа обсудили различные пути и избрали самый надежный: помолвить любящих до приезда дона Луиса и дона Андреса, которые, несомненно, постарались бы помешать браку.