Толкин и его легендариум

Если говорить об изобретении имен, Толкин поступает по-другому. Вместо того чтобы напрямую использовать в качестве источника свои вымышленные языки, он обычно придумывает имя с нуля и только после этого пытается проанализировать его возможное значение, привлекая к расшифровке словари языков Средиземья и теоретизируя, как оно могло появиться и какие нюансы может в себе содержать. Одна из сносок в «Возвращении короля», например, указывает, что имя Шарки, «вероятно, оркского происхождения, от слова sharkû, „старик“». Об употреблении этого слова говорит в Изенгарде сам Саруман, а в Приложении F о том же свидетельствует еще одно примечание. Толкин, как Майкл Реймер из его «Записок клуба „Мнение“», будто «слышит обрывки языка и имен не из этой страны» — и не из этого мира.

◆

Внимание к объектам и словам позволяет видеть по-новому и потенциально нарушает антропоцентричное, сосредоточенное на человеке восприятие. Это наиболее очевидно проявляется в постоянно повторяющемся акцентировании нечеловеческих видов и становится ключом к пониманию Средиземья. Сюжет «Квенты Сильмариллион» в основном посвящен восставшим эльфам и их жестоким понятиям чести и позора. Люди всерьез описаны всего в двух «Великих преданиях» — «Детях Хурина» и «Берене и Лутиэн», в других произведениях на протяжении значительной части сюжета и действия их роль случайна. В «Хоббите» людей нет вовсе вплоть до последней трети книги, да и потом они играют второстепенную роль, если не брать темного персонажа Барда. Во «Властелине колец» люди, безусловно, присутствуют, но Арагорн, один из главных героев, — потомок нуменорцев и поэтому принадлежит к более могучему роду, чем обычные жители. Он доживет до почтенной старости, двухсот десяти лет. Другие человеческие герои — например, Барлиман Баттербур и Боромир (тоже нуменорского происхождения) — часто действуют на втором плане и в целом ненадежны и даже недостойны доверия. Во втором и третьем томах людей определяет преимущественно их роль в военной стратегии. Они с переменным успехом возглавляют армии Рохана, Гондора и других народов, и, хотя повествование завершается в начале Четвертой эпохи, которая явно будет эрой людей, особенного интереса это не вызывает.

Толкиновское Средиземье, таким образом, в своей основе не ставит в центр человека. А что же с хоббитами? Есть ли какие-то примеры, позволяющие предположить, что они заменяют собой людей? У этих существ мохнатые ноги, они населяют норы и живут очень долго, но в прологе к «Властелину колец» Толкин назвал их «нашими родичами», а позже предполагал, что они, в сущности, люди. Хоббиты, безусловно, «человечны» в смысле воспитанности, вежливости и предупредительности по отношению к другим, но Толкин все-таки раз за разом подчеркивает их физические особенности (от роста до выносливости), культурные различия (в Шире мало высокой культуры, а популярная сосредоточена на еде, садоводстве, пении, танцах и устных преданиях), а также социально-политические аспекты (отсутствие междоусобиц, технологического прогресса, колониальных и коммерческих притязаний). Люди, конечно, вытеснят и их. По мнению Толкина, хоббитам суждено исчезнуть.

Вдобавок к постоянной прорисовке характеров представителей нечеловеческих видов Толкин знакомит читателя с их идеями, отличными от наших точками зрения, склонностями и предрасположенностями. Несколько раз пример иного мышления демонстрирует Гимли со своей любовью к камням, пещерам и всему подземному. Толкин описывает Сверкающие пещеры, а потом приглашает читателя взглянуть на них глазами гнома и эльфа — испытать соответственно «дварфоцентричное» и «альвоцентричное» восприятие, причем в последнем случае языку не хватает выразительности для описания добычи и обработки камня. Затем твердое как скала чувство «я» и своего существования у Гимли вдребезги разбивается, когда он вступает на Тропы Мертвых, и читатель оказывается в его мыслях. В примечательном пассаже он становится «литофобом», начинает до ужаса бояться камней. Кажется, гном в глубине горы должен находиться буквально в своей стихии, но его разум раскалывается: «Гимли, сына Глоина, не раз бесстрашно спускавшегося в глубочайшие недра земли, тотчас поразила слепота». От этого дварфоцентричного испуга, страха, который обуял гномье — нечеловеческое — сознание, Гимли начинает «ползти по земле, как зверь», и спасается «в совсем ином мире». Аналогичным образом Древень излагает энтскую версию Средиземья — в сущности, видение мира с высоты деревьев, где по-другому работают время и пространство, где сосуществуют идентичность (отдельный энт) и сообщество (лес). Эта восприимчивость взывает к тому, чтобы деревьям дали права. Как выразился в книге The Great Work христианский философ и защитник окружающей среды Томас Берри, «всякое существо имеет право на признание и уважение. У деревьев — древесные права, у насекомых — насекомьи, у рек — речные, у гор — горные».

◆