Кланяясь, вошли Борис Петрович и Меншиков, за ними — князь Куракин, перегнутый чуть ли не пополам.
— Что нового, камрады?
— Прости, государь, — отозвался Шереметев. — Не знаю, с чего и начать… Унтер семеновский, бранденбуржец, убег до Карлуса. Час-другой тому…
Петр привстал с походной кровати, глядя на Куракина страшноватым взором, — тот попятился.
— Спасибо, шеф полка, огромадное спасибо. Вот они, колики-то, куда выперли… Говори-рассказывай!
— Дак… сперва в лагере, средь новобранцев отирался, со спросами лез… А потом к аванпостам дальним, по своей воле. Побыл у казаков Палия, вперед выехал, вроде б на рекогносцировку, и… — Куракин пришибленно опустил голову.
Петр — в длинной, до пят рубахе, парусиновом колпаке — вскочил, сунул ноги в стоптанные шлепанцы, заходил туда-сюда, бросил вполоборота:
— Что за сим последует? Какая может быть слабина? Думайте, архистратиги, думайте!
— Разве о калмыках передаст? — предположил светлейший, сдувая с пламенного обшлага одинокий конский волос.
— И слава богу. Только ускорит королевский выход в поле. Что еще? Быстрее, быстрее!
— Редуты, ясное дело, вспомнит.
— Знает лишь о поперечных. Новые работы ему неведомы.
— А о рекрутских полках забыли? — встрепенулся фельдмаршал и тотчас, как всегда, отвел свою догадку: — Да нет, нет. Что шведу в них? Пыль, серая скотинка.
Светлейший согласно покивал, медленно пропустил завиток роскошного парика сквозь холеные, унизанные перстнями пальцы, замер, обеспокоенный.
— Ты сказал — серая? В том и гвоздь!
— Ну? — прекратил ходьбу Петр.
— Меж синих да зеленых строев отличка будет разительная!
— Верно! В тактике ему, лешему, равных нет… Ударит по серому сукну, всенепременно!
Шереметев в испуге поднялся и снова сел.
— Новобранцев-то назад бы отвесть, недолго и до греха… — пробормотал он.
— Отвесть — ума не надо, а вот шведа вокруг пальца обвесть… — Петр подмигнул светлейшему. — Помнишь машкерад нарвский? Твоя была затея!
— Думаешь учинить подобное и теперь? — заулыбался Меншиков.
— С несколько иным поворотом… Борис Петрович, назови мне полки покрепче.
— Лейб-гвардия, государь.
— Она приметлива слишком. А из напольных?
— Бутырский, Лефортов, Новгородский…
— Вот, в самый чок! Я их видел, новгородцев-то, в юрьевском деле. Хороши… Словом, так: под покровом темноты обрядить в сермягу и — обок с гвардией!
Он повеселел, впервые ровно посмотрел на затаившего дыханье семеновского командира.
— Эх, шеф, шеф… Ладно, готовься в путь, поедешь в Рим, оттель в Гаагу… Неспроста сказано — всякому свое!
Куракин растроганно шмыгнул носом.
7
Краснощекий плотный человек развалисто шагал по замкнутому валами квадрату, сипел трубкой, стиснутой в крепких зубах. На шее вместо галстука болталась продымленная узорная косынка, гвардейский кафтан торчал коробом, застегнутый кое-как. Молоденький командир гренадерской роты, будто привязанный, вился вокруг незнакомца, сыпал почтительной скороговоркой:
— Извольте пройти сюда! Сие траверс — короткая насыпь впереди ворот. Замо́к — иного слова не придумать! Артиллеры занимаются уплотненьем барбетов, сиречь орудийных площадок. Всего их будет несколько, ибо неизвестно, с какой стороны последует атака. Для фузейной стрельбы через бруствер, осмелюсь обратить ваше внимание, устроен банкет!
— Ну а вся штуковина, значит…
— Редут! — подхватил поручик. — Временный сторожевой укреп!
— Ага, сторожевой… Теперь его, стало быть, к батальному действу приладили? — усмехнулся незнакомец и с силой потопал, словно проверил квадрат на прочность. — Не качнет? Шторм сбирается презнатный, на все девять баллов. Чую потрохами!
— Сам вал — две сажени, ров — полторы, итого — три с половиной! — частил молодой офицер. — Можете представить себе свейскую озабоченность при виде хоть одного редута, а их — десять, считая недостроенные, кои призваны анфилировать большак!
Выплясывая посреди барбета, пушкари с интересом прислушивались к разговору.
— Чего ж он стелется? Перед кем? — недоуменно спросил Макарка, останавливая круглые глаза на артиллерном капитане. Филатыч помалкивал, затаив улыбку под сивыми усами.
— Гранодир передавал: дескать, бас, — ввернул Пашка.
— Никак певчий?
— Корабельный мастер, балда осиновая! — не утерпел Иван Филатыч. — И какой! На что иноземцы в тех делах насобачились, а рядом с Федосеем Скляевым — щенки!
— Поди, высокого роду-племени?
— Ага, батюшка тремя дворы владел.
— Теперьча, небось, нос от прежних друзей отвернет. Эвон где летает!
Но мастер сам подошел к Ивану Филатычу, сгреб в охапку, легко оторвал от земли.