Только герцогу это под силу

— А может, ты пытаешься по-быстрому, единственным известным тебе способом, положить конец нашей сделке.

Чума на его голову и на его необъяснимое умение читать её мысли.

— Весьма самонадеянно так на это смотреть. Ты допускаешь, что я…

— Я ничего не допускаю. Я знаю тебя — ты скорее умрешь, чем позволишь мне взять верх. Таким образом, ты срываешь наше соглашение.

С нарочитой дерзостью, Саймон наклонился, чтобы обвести языком вокруг её соска, и по её телу прошла восхитительная дрожь.

Луиза отчаянно сдерживалась.

— Ты сказал, что хочешь прикоснуться и насладиться мной; ты не говорил ничего о моей реакции. Или о таких же действиях тебе в ответ.

— О, но я достаточно самонадеян, чтобы всё это хотеть. Ну, что ж, давай — противься мне. Откинься назад, думай об Англии и держи руки при себе, — он обхватил зубами её сосок, будоража его чувственными касаниями языка. Затем он отпустил его, чтобы с мрачной яростью улыбнуться ей. — Но я от этого лишь буду более решителен и заставлю тебя в конце извиваться подо мной, прикасаться ко мне, вкушать меня и умолять доставить тебе удовольствие.

Ух, какое тщеславие! Как он посмел?

— Оставьте ваши неистовые речи для парламента, ваша светлость. Это единственное сражение, которое вам не выиграть с ними.

Как только колкость слетела с губ Луизы, она пожалела о ней. Теперь Саймон не успокоится, пока полностью не подчинит её себе.

— Ну и хорошо, я не собираюсь прибегать к речам, — произнёс он с грубой резкостью.

И битва продолжилась.

Она почти не могла дышать, когда он схватил край её сорочки, резко дёрнул вверх вдоль её тела и собрал в комок выше грудей. Теперь Луиза лежала перед ним вся напоказ, от груди до подвязок чуть ниже колен.

Жадный взгляд Саймона бродил бродил по её обнаженному телу. Затем, словно Веллингтон при Ватерлоо, он с безжалостной ловкостью набросился на неё, поцелуями обжигая её нагие груди и соски, омывая их горячей шершавостью своего языка, в то время как его рука смело исследовала область между ног.

Только на сей раз, он не останавливался, потирая её, о нет. Он с потрясающим бесстыдством водил своим дьявольским пальцем внутри её скользкого прохода. Луиза ещё не перевела дух от дерзости этого вторжения, когда он начал ласкать её, водя вверх и вниз, внутрь и наружу, сначала одним, а потом двумя пальцами-исследователями.

О, небеса спасите её от его проворной руки, которая, по-видимому, отлично знала, как возбудить её. Она сдержала рвавшийся из горла крик и судорожно сжимала покрывало, прилагая все усилия, чтобы не извиваться. Она закрыла глаза, но от этого лишь сильнее ощущала уста Саймона, которые сейчас жадными поцелуями прожигали дорожку к её животу; его язык мимолётной лаской метнулся к ней в пупок прежде, чем проложить путь дальше вниз к…

Глаза Луизы внезапно открылись.

— Саймон, что ты…

— Я могу пробовать тебя на вкус где хочу, припоминаешь? — прорычал он, подняв голову.

Его пальцы вышли из неё, но только так Саймон мог разделить её спутанные завитки и открыть её нежные части тела своему жаждущему взору. Когда она задержала дыхание, наполовину встревоженная, наполовину в мучительном изумлении, он накрыл её там ртом.

Святые небеса! С чего вдруг… что он… ох, это было не честно.

Теперь его язык двигался в ней, соблазняя её, но не даря всего наслаждения. Если Саймон повсеместно правил Индией с таким же знанием дела, с каким управлял её телом, то неудивительно, что все хвалили его деятельность.

Его язык резкими толчками касался её жаждущих, пульсирующих лепестков и Луиза услышала, словно во сне, свой стон, почувствовала, как выгнулась бёдрами к его рту. Но она уже была не в силах это остановить, как не могла остановить картины, заполонявшие её мозг… как Саймон несёт её, волнуется за неё, покоряет её, когда язык его прорывался глубже и глубже.

Девушка даже не осознавала, что она схватила его голову, сжимая волосы в руках, пока он не спросил охрипшим голосом:

— Ты хочешь меня?

Услышав голос Саймона, она взглянула ему в лицо, ожидая увидеть там злорадство. Но его глаза сверкали такой возбуждающей неукротимой страстью, что Луизу охватила дрожь. И такая мощная, что она больше не могла отпираться. Девушка кивнула.

— Скажи это, Луиза, — приказал он. — Скажи «я хочу тебя, Саймон».

— Я хочу тебя… Саймон, — произнесла она, одновременно подталкивая вверх бедра в тщетной попытке встретить его рот.

С сияющими мрачным удовольствием глазами он вернулся к своим греховным ласкам. Вскоре он добился, что Луиза дрожала и извивалась, молила, пока голос её не охрип от криков, пока не поняла, что умерла бы, не достигни она той высшей точки, что, казалось, предлагал его рот…

Когда, наконец, ударила молния, пройдя сквозь неё — от поджатых пальцев ног до метавшейся головы — мощными импульсами и вырвав из горла вопль, она прижала его к себе и держала без стыда и сожаления, даже не волнуясь о том, что проиграла битву. Ибо по её ощущениям это была победа.

И Саймон чувствовал, что выиграла Луиза. Соблазнённая им, она позволила ему удовлетворить себя, но до сих пор к нему не прикоснулась, а он жаждал её рук.