Только море вокруг

Ставили «Платона Кречета». Мастерская игра московских артистов с первых же минут целиком захватила Маркевича. Вскоре забылось все: и неприятная встреча на площади, и судно, и неожиданная соседка, все отступило куда-то далеко-далеко. Как зачарованный, следил он за событиями на сцене и почти огорчился, когда действие окончилось, в зале вспыхнул свет.

Посмотрел на соседку и, встретив доверчивый, открытый взгляд ее, решился предложить:

— Может быть, пройдем в фойе? Здесь так душно.

— Охотно, — согласилась она и без тени кокетства взяла его под руку.

Они влились в гущу зрителей, совершающих медленный круг по длинному узкому фойе, похожему на просторный коридор. В большинстве были мужчины — моряки, армейцы, летчики. Невольно бросалась в глаза скромность женских нарядов: ничего яркого, пестрого, вызывающего. Несколько раз Маркевич уловил быстрые то завистливые, то восхищенные взгляды, которыми окидывали мужчины его спутницу, и мысленно усмехнулся: он даже имени ее не знает. А она как бы поймала его мысль на лету, сказала:

— Меня зовут Варвара Николаевна. А вас?

— Алексей Александрович…

— Почему вы такой грустный или озабоченный, Алексей Александрович? Не нравится спектакль?

— Нет, что вы, спектакль мне очень нравится! — с невольным облегчением заверил ее Маркевич. — А грустный? Нет, я всегда такой неулыбчивый. На всех нагоняю тоску.

— Ну, зачем же тоску, — улыбнулась Варвара Ниолаевна. — Я не терплю людей, в любых случаях жизни умеющих надевать, заранее заготовленную маску. Вы служите на корабле?

— На пароходе, — Алексей тоже улыбнулся. — Как принято нас называть, морской извозчик.

— Морской? А мой муж был воздушным. Он так и называл себя, а свой самолет — воздушными нартами. Летал на севере, в Заполярье.

— Почему вы говорите «был»? — осторожно спросил Маркевич.

— Нет, нет, слава богу, все хорошо! — горячо воскликнула Варвара Николаевна. — Я верю, я знаю, что с Димой не может случиться ничего ужасного!

Она умолкла, испуганная не высказанным вслух предположением, и Алексей почувствовал, как даже рука ее вздрогнула на сгибе его локтя. А Варвара Николаевна, чуть помолчав, опять заговорила — тише, задумчивее, с нотками устоявшейся грусти в голосе.

— Если бы мне разрешили, я бы сию минуту умчалась к Диме на фронт. Как встречала бы я его из полетов… Там холодно, в землянках, наверное, сыро. Я бы всегда держала для него горячий, крепкий-крепкий чай, сухое белье, валенки. Я бы…

Голос ее задрожал, на ресницах блеснули слезинки. К счастью, звонок, зовущий в зрительный зал, оборвал неожиданную исповедь Варвары Николаевны.

— Все будет хорошо, — успел шепнуть Алексей, когда занавес уже пошел вверх.

Он поймал себя на мысли, что относится сейчас к соседке совершенно иначе, чем в ту минуту, когда впервые увидел ее у входа в театр. Тогда перед ним была привлекательная, красивая женщина, внешним видом своим способная вызвать интерес у каждого мужчины. А сейчас рядом с ним сидит хороший, чистый человек, чья глубокая любовь к мужу ограждает от всякой скверны. «По-моему, она в чем-то похожа на Таню…»

Во втором антракте Маркевич сам вял ее под руку. Они опять прогуливались в фойе, увлеченные дружеской беседой. Говорила больше Варвара Николаевна, снова и снова возвращаясь к рассказам о муже, и получалось так, будто не со случайным знакомым, а с давнишним другом делится она своими сокровенными мыслями.

— Вы не торопитесь? — спросила Варвара Николаевна, когда после спектакля они вышли на улицу. — Признаться, я страшная трусиха. Боюсь поздно ходить одна, хотя сейчас и светло.

Алексей взглянул на часы: без четверти десять.

— Я провожу вас, — предложил он.

— Спасибо.

Они пошли медленно, рука об руку наслаждаясь тишиной белой ночи и разговаривая о только что виденном на сцене. Маркевич невольно вспомнил другую белую ночь, ту, далекую-далекую, с Таней, и неожиданно для себя глубоко вздохнул.

— О чем? — спросила Варвара Николаевна.

— О жене. Она у меня тоже на фронте. И, представьте, даже не знаю, на каком.

И замолчали. Долго шли так — молча, пока, наконец, Варвара Николаевна не сказала:

— Вот я и дома. Знаете что? Зайдем ко мне. Чаю попьем. Успеете вернуться на свой пароход.

Маркевич хотел отказаться, сказать о дочери, но не смог. «Завтра схожу к Глорочке», — вдруг решил он. И согласился:

— Спасибо, зайду.

Он ожидал увидеть в квартире кого-нибудь из родственников Варвары Николаевны, но оказалось, что она живет одна. Заметив его удивление, хозяйка объяснила:

— Маму с дочуркой я еще в прошлом году отправила в Новосибирск, к родственникам Димы. Страшно здесь, часто бомбят. Вот и живу соломенной вдовой…