Только море вокруг

От приглашения ли этого или от дружески-иронического тона стармеха Закимовскому стало чуть полегче. Все еще не пытаясь парировать шутливую подначку хозяина, он опустился на предложенный стул и с неуверенной полуулыбкой принялся рассматривать Григория Никаноровича. Одряхлел, а? Скажет тоже… А ведь и сам далеко не блещет молодостью, и сам давно уже не тот Гришка Симаков, с которым лет двадцать назад служили они на одном из боевых кораблей тогда еще молодой Советской России.

— Ты бы, Никанорыч, сам иногда на себя в зеркало посматривал, — нашел он, наконец, подходящую фразу. — Лоб у тебя, да и щеки вроде рашпиля: в самый раз подшипники шабарить.

— Пустое! — беззаботно отмахнулся старший механик. — Не в роже дело, была бы душа на месте. Слушай, Матвеич, почему бы тебе не остаться у нас? Старшим машинистом? Приболел у меня старший-то, поправится не скоро, а нам в море…

Он возился возле раскрытой дверцы шкафа с одеждой, меняя рабочий китель на подвахтенный, и умолк, не оглядываясь, но ожидая ответа. А Закимовский не знал, что ответить, с чего начать, боялся заговорить: а вдруг все сорвется? И, облизнув пересохшие губы, он с неимоверным трудом вытолкнул первые слова:

— Видишь ли, дело в том…

— Да знаю я, в чем дело, — недовольно перебил Симаков, — старший штурман и рассказал все, и документы твои мне отдал. Или позволил бы я тебе спуститься в машину, не зная кто ты и что? Не в документах дело, Егор, в человеке. А Закимовского, стало быть, я знаю не один год. Вот и скажи: согласен или нет?

Выгони Никанорыч его с судна, обругай, обзови самыми последними словами, и Золотце не был бы больше поражен, чем этим будничным, как бы равнодушным тоном и этим предложением. Чуть не бросился он к старшему механику, чуть не закричал от радости; но — не вскочил со стула, не вскрикнул. Только изо всех сил вцепился пальцами в подлокотники, ломящей болью в суставах заглушая сладкую боль в груди. Скахал коротко, глухо, отрывисто:

— Согласен, Гриша… Куда ж мне еще…

— Договорились, — так же коротко подхватил Симаков. — Посиди. Я скоро вернусь.

Борис Михайлович на мгновение нахмурился, когда старший механик появился на пороге его каюты. «Не в духе», — отметил про себя Симаков, но вида не подал. Спросил так, точно расстались они не вчера вечером, а минут десять назад:

— Что нового, товарищ капитан? Не слыхали, куда нас думают направить?

С худощавым, внешне медлительным, всегда сдержанным этим человеком Ведерников чувствовал себя обычно немного скованно, настороже. На него не прикрикнешь, не оборвешь на полуслове, — и возраст не тот, чтобы кричать, и положение на судне не очень-то зависимое: старший механик. А когда узнал Борис Михайлович, каким авторитетом пользуется Симаков в политотделе, даже у Таратина, и вовсе старался ладить с ним, придерживаясь излюбленного своего правила без нужды не лезть на рожон. Так было и теперь: в душе все кипело, потому что пришлось чуть свет, по вызову мчаться на судно, на перетяжку, а Григорию Никаноровичу улыбнулся так, будто только и ожидал его прихода:

— Не знаю. Опять, пожалуй, в конвой пошлют, куда же еще?

— В конвой? — не очень уверенно посмотрел на него Симаков поверх очков и вытащил из внутреннего кармана кителя сложенный вчетверо лист бумаги. — Возможно, и так. Схожу после обеда в политотдел, поговорю с Таратиным… Я к вам вот по какому делу: Курочкин заболел, старший машинист. В больницу его вчера забрали. И надо бы замену.

— А вы заготовьте требование в отдел кадров, я подпишу.

— Зачем? — поднял Григорий Никанорович удивленные глаза. — Есть замена. Уже на судне: машинист Закимовский. Отлично, скажу я вам, показал на перетяжке. Высокой марки специалист! На него и пошлем требование, а? Вот документы, смотрите.

Заранее соглашаясь — лишь бы все хорошо, Ведерников протянул руку. А взял поданную стармехом бумагу — и глаза на лоб:

— Как?! Из лагеря, и сразу на судно? Да вы что, батенька, разве можно? Ни в коем случае!

— Да? — Симаков почесал подбородок. — Жаль. Придется другую затребовать. Так и скажу товарищу Таратину.

Он начал было складывать свидетельство Закимовского по сгибам, но капитан остановил его, опять взял документ.

— Постойте, постойте. При чем здесь Таратин? Так-так, Закимовский… А товарищ… а вы давно его знаете, этого человека?

— Еще с царского флота, — Григорий Никанорович сделал ударение на слове «царского», — а потом и в революцию вместе служили. Боевой, скажу я вам, парень. И работник, каких поискать.

— Так в чем же дело? Оформляйте! Скажите Маркевичу, чтобы сходил в отдел кадров. Не разводить же на судне бюрократическую волынку!

— Люблю я с вами серьезные вопросы решать! Яне выдержал, рассмеялся старший механик. — С другими тянешь, тянешь, конца не видно, а вы — раз, и все ясно. Значит, сегодня с ноля я и назначу этого новичка на вахту… Да, чуть было из головы не вылетело: товарищ Таратин просил передать, что помполита к нам не пришлют. Придется пока обходиться своими силами. Как вы на это смотрите?