Только море вокруг

— Выручил его. Нелепое это обвинение снял. Он же рассказывал мне, что за него кто-то заступился, а кто, сам не знает. Мишук, ты?

— Не все ли равно? — Михаил опустил глаза, ставшие вдруг, как прежде, лучистыми, ясными-ясными, полными юношеского смущения. — Дело не в этом, Леша. Важно, что наш человек жив и здоров, а кто помог ему — не все ли равно?

— Нет, погоди, ты не прав! — Маркевич схватил его за руку, притянул к себе, пытаясь глубже заглянуть в глаза старого друга. — Я сейчас Егора Матвеевича сюда позову, ты ему сам скажи, что и как, пускай он…

— Не надо. Ни к чему. И ты не говори ему обо мне ничего. Ведь не во мне дело, Алексей: не я, так другой сделал бы. Иначе у нас и быть не могло. Да… А старика ты береги. Наш старик, всем нутром наш, советский, и береги его, Леша…

Может, Михаил сказал бы и еще что-то. Может, и больше приоткрыл бы перед товарищем свою необыкновенно чистую, человечную душу. Ведь недаром же покраснел он вдруг от предложения Алексея, недаром сжал его пальцы в своей едва заметно дрогнувшей руке.

Но распахнулась дверь, на пороге салона вытянулся, вскинув руку к бескозырке, подтянутый порученец командующего, и привычный к докладам голос его без следа разметал настроение Алексея и Михаила:

— Товарищ батальонный комиссар разрешите обратиться?

— Обращайтесь, — строго, отрывисто ответил Домашнев и сразу стал каким-то далеким, будто шторку официальности опустил на свое лицо.

— Контр-адмирал просит на палубу: к борту подходит тральщик!

— Ясно. Иду. Можете быть свободны.

— Есть!

Краснофлотец исчез, а настроение, развеянное появлением его, не вернулось. Не спеша натянув полушубок, Домашнев чуть-чуть печально улыбнулся.

— Вот и поговорили, Алеша… Пора… Сейчас ты и Владимира Ивановича увидишь. Пошли?

— Пошли, — подавленно вздохнул Маркевич.

Тральщик уже швартовался к борту «Красина», и на палубе его суетились матросы, готовясь перебросить сходню.

Контр-адмирал не спускал с них озабоченных глаз, и под взглядом его матросы старались еще больше. Рядом с командующим, на две головы возвышаясь над ним, стоял капитан второго ранга, казавшийся неимоверно широким даже в облегающей его фигуру черной шинели. Алексей подошел к нему, тронул за локоть.

— Владимир Иванович…

— Олеша! — стремительно и легко повернулся Воронин. — Где же ты пропадал? Жду, жду… Аркадий Потапович, — через плечо, как равный равному, сказал он контр-адмиралу, — я маленечко задержусь. — И, обняв Маркевича одной рукой за плечи, отвел в сторону. — Поговорим…

О чем говорить в такие короткие минуты? Что успеешь сказать, если надо сказать столь многое? Встретились — и сразу прощай… Алексей молча смотрел на знакомое до мельчайших черточек, казавшееся вылепленным из грубой глины лицо ледового капитана. Вот он какой стал, Владимир Иванович, за эти годы. Сине-черная складка меж бровей на иссеченном морщинами лбу, сетка глубоких морщин вокруг глаз, густая седина на висках… Только скулы по-прежнему обтянуты дубленной морскими ветрами кожей, да большие пушистые усы кажутся не каштановыми, а — золото с серебром.

— Вы были заняты, — нашел, наконец, штурман слова для начала разговора. — Я не решался мешать…

Но Воронин и не любил, и не умел искать слова, а потому и спросил о том, что волновало его в эту минуту больше всего:

— Куда, по-твоему, нам сейчас лучше караваном податься: к Маточкину или к Юшару? Ветер-то южный, льды угоняет на север, однако без ледокола — сам понимаешь.

— К Юшару легче, — всем существом своим почувствовав его озабоченность, сразу ответил Маркевич. — Мы чуть не половину Карского моря прошли, прежде чем льды встретили. Теперь, пожалуй, и там чисто: ветер.

— Так и я думаю, скупая улыбка чуть шевельнула пушистые усы Воронина. — Как ни выспрашивал обстановку у вашего капитана я не «да», ни «нет». Эт, ведь какой! — он с досадой переступил с ноги на ногу. — Ну, а Архангельск как? — И озабоченно нахмурился. — Стоит?

— Бомбили. Несколько раз. Но — стоит.

И будет стоять, будет! Твои-то все целы?

Тральщик нетерпеливо вскрикнул, и, подчиняясь зову его, Воронин не стал дожидаться ответа. Сжал на мгновение штурмана в обруче могучих рук и, оттолкнув от себя, заторопился к сходне.

— Прощай, Олеша! Попутного ветра!

— И вам!..

Час спустя караван боевых кораблей в полном молчании снялся с якорей и двинулся к выходу из пролива Вилькицкого, в сторону Карского моря. Стоя на палубе, вместе с другими коммунаровцами, Маркевич провожал его глазами до тех пор пока дымок сопровождающего тральщика не растаял в сизом предвечернем мареве, уже повисшем над водой. Вот и ушли, вот и нет из — ни Миши Домашнева, ни Владимира Ивановича. «Увидимся ли еще?» — вздохнул Алексей и медленно побрел в свою каюту.