Только море вокруг

— О, дело! — Егор Матвеевич захохотал, будто обрадовался признанию штурмана. — Поумнеть никогда не мешает. А Никанор кому хочешь мозги сумеет вправить… Закурить не дашь?

— Не дам. Нету!

— И не надо, обойдусь, — Закимовский понизил голос, заговорил спокойнее, без смеха: — Что я хочу спросить у тебя, Алеша: как думаешь, куда эти корабли направляются? И миноносцы, и лидер. Не к нам на запад? Не на фронт?

— А если и на фронт, тебе-то не все равно?

— Нет, не все равно, — золотце сожалеющее почмокал губами. — Сбросить бы мне годков пятнадцать — двадцать, разве я молотил бы на нашей посудине в такое время? Дудки! Вон на том миноносце мое место, а не здесь. Чтоб не подальше от фронта, а в самое пекло!

Даже под толстым слоем угольной пыли лицо Егора Матвеевича было в это мгновение таким взволнованным, таким одухотворенным, что Маркевич почувствовал: прикажи ему — и пойдет, забыв о бремени прожитых лет, в самый жаркий бой, будет бить, бить и бить врагов до последнего дыхания своего, до последнего взмаха сжатых в кулаки рук.

Захотелось сказать Закимовскому что-то очень нужное, важное им обоим, или лучше обнять его, ткнуться губами во впалую, черную от угля щеку. А не сделал ни того, ни другого. Просто взял, не глядя, костлявую руку машиниста и крепко пожал ее.

Видно, и Егору Матвеевичу передалось настроение Алексея: не отнял руку, пальцем не пошевелил. Так и стояли без слов, не двигаясь, будто прислушиваясь к мыслям своим, к тому сокровенному, о чем ни за что не скажешь.

— Хорошо, Егор, правда? — негромко произнес Маркевич и повел глазами в сторону боевых кораблей. Но Матвеич не понял его и по-своему ответил:

— Оживаю… Понимаешь, будто после тяжелой болезни в себя прихожу, пить и есть учусь заново…

— По работе своей стосковался. Потому и болел.

— Нет, Алеша, не в том дело. — В голосе Закимовского зазвучали нотки грустного раздумья. — Без работы, конечно, человеку нельзя, но в одной ли работе жизнь? Кляча тоже с утра до ночи воз таскает, а человек… — он вдруг задохнулся, заговорил торопливо, страстно: — Без доверия человеку не жить, понимаешь? Не жить! Любая работа из рук валится: всем ты чужой. Никакою жалостью, никакими деньгами доверие не возместить. А казалось мне, что вы со старшим механиком только из жалости решили оставить меня на судне…

— И теперь так кажется?

— Живу! Понимаешь? Живу! — эти слова Егор Матвеевич почти выкрикнул и с такою безудержной радостью, так громко, что матросы на палубе «Красина» удивленно повернулись в его сторону. Но внимание их не смутило, не остановило Золотце. Схватив Маркевича за борт шинели, в такт словам то и дело подергивая ее, он продолжал, приблизив к лицу штурмана дрожащие губы: — Ты знаешь, куда Никанорыч еще в Архангельске определил меня? Знаешь? Ни-чер-та ты не знаешь, Лешка! Да ведь в случае боя с немцами, в случае… я у реверса главной машины назначен. Весь корабль, все люди на нем моей совести доверены. Слышишь? Мне!

С кормы, от третьего трюма, закричали чумазые кочегары:

— Эй, Золотце, хватит сачка гонять! Давай на лебедку!

Егор Матвеевич откликнулся не сразу. На лице его начала медленно расплываться смущенная улыбка, глаза постепенно становились спокойнее.

— Видал? Передохнуть не дадут, чертяки!

Сунул озябшие руки в карманы ватника и вприпрыжку побежал на зов.

А у Алексея стало хорошо-хорошо на душе. Неожиданный разговор этот согрел и его самого. Ощущение душевной теплоты не исчезло и тогда, когда на палубе «Красина» появилась квадратная фигура Бориса Михайловича Ведерникова. Капитан торопился так, точно боялся, что его окликнут, вернут назад. Но никто не остановил, и, по сходне перебравшись на свой корабль, Борис Михайлович затопал по трапу на ботдек, скрылся в каюте. «Без доверия человеку не жить, — проводив его глазами, мысленно повторил Маркевич слова Закимовского. — А вот Ведерникову, пожалуй, никакого доверия не надо. Лишь бы тихо, лишь бы внешне все шито-крыто…»

Потянуло к Воронину — не только повидать Владимира Ивановича, поговорить с ним, но и, грешным делом, узнать, почему у Ведерникова такой встрепанный вид.

Оставив Лагутина наблюдать за перегрузкой угля, Алексей сбегал в каюту, ополоснул под умывальником лицо и, надев чистый китель, перебрался на «Красин».

— Вы к кому? — остановил его вахтенный матрос в ушанке и ватнике, но с флотской сине-белой повязкой дежурного на рукаве.

— К капитану Воронину. Я старший помощник с «Коммунара».

— Капитан второго ранга занят. Командующий на борту. Придется подождать.

— Ладно зайду попозже, — недовольно поджал губы Алексей и повернулся к сходне, переброшенной на борт «Коммунара». Но сверху его уже заметили, и чей-то удивленно-радостный голос заставил оглянуться:

— Маркевич! Никак ты? А ну, давай сюда!