Только море вокруг

Грузили опять ящики со снарядами, с продовольствием, мешки с сахаром и мукой, и, наблюдая, как споро работают грузчики, Маркевич подумал, что с бездельем, с ожиданием покончено, теперь только успевай поворачиваться. От этой мысли стало веселее, легче.

Такое же чувство испытывал и Симаков, поднявшийся на ботдек, чтобы вместе с капитаном полюбоваться слаженной работой грузчиков. Они долго стояли рядом без слов понимая друг друга и думая об одном и том же. Из этой задумчивости их вывел голос Яблокова крикнувший снизу, со спардека:

— Алексей Александрович, к вам человек!

Маркевич поморщился: опять обследователь какой-нибудь? За последние дни подобные визитеры успели порядком надоесть. Он шагнул к релингам, посмотрел вниз, но увидел только широкий верх форменной штурманской фуражки.

Григорий Никанорович усмехнулся:

— Терпи, казак, атаманом будешь.

— Ничего, не долго осталось им навещать нас, — буркнул Алексей, — в море не придут. — И, взглянув на стармеха, добавил: — А может, он к тебе? Пойдем встречать.

— Пойдем.

Гость постучался, как только они успели закрыть за собой дверь капитанской каюты. Маркевич взглянул на вошедшего и едва не плюхнулся в кресло: Ефим Борисович Носиков! Постарел, обрюзг, заметно располнел, но и сейчас казался таким же замкнутым и внешне угрюмым, каким знал его Алексей много лет назад.

— Разрешите? — вместо приветствия произнес Носиков. — Мне капитана… — он запнулся.

— Чем могу служить? — изо всех сил стараясь сохранить спокойное выражение лица, ответил Алексей. Он догадался, для чего явился на судно этот человек. Но, видно, голос выдал его, и Григорий Никанорович бросил на капитана удивленный взгляд. — Я вас слушаю, товарищ… — и не закончил, не смог заставить себя произнести вслух ненавистную фамилию.

— Прибыл на должность старшего помощника капитана вверенного вам судна, — тоже с заметным трудом сказал Носиков, протягивая назначение из отдела кадров. Маркевич взглянул на подпись. Старший командный состав назначает или начальник пароходства, или его заместитель… — Взглянул и прикусил губу: ну и Василь, удружил!

Неловкая пауза затягивалась, а Маркевич никак не мог найти слова, с которыми следовало обратиться к прибывшему. Не скажешь же ему — «очень рад» или «осень приятно»…

— Где вы служили последнее время? В каком пароходстве?

— На Черном море, — не поднимая глаз, ответил Носиков. — Уехал туда еще в тридцать шестом году. — И совсем тихо, будто извиняясь в чем-то, добавил: — Теперь пришлось вернуться: немцы-то в Новороссийске…

Больше Алексей не мог вынести разговора с ним. Встал, распахнул дверь, крикнул изо всех сил, чтобы перекрыть грохот лебедок на палубе:

— Вахтенного ко мне! — И, повернувшись к Носикову, отрывисто, сухо: — Пройдите в каюту. Отдохните. Вечером поговорим.

Штурман ушел, так и не подняв ни разу глаза ни на капитана, ни на старшего механика. Только, когда за дверью утихли его шаги, Маркевич дал волю горькой ярости, бушевавшей в нем.

— «Немцы в Новороссийске»! — передразнил он и голос и интонацию Носикова. — К черту! Сегодня же скажу Глотову: или я, или этот тип… Вместе нам не ужиться!

— Давай посуду бить, а? — вдруг предложил Симаков.

— Зачем? — сразу остыл Алексей.

— А как же, — Симаков усмехнулся, — хорошие люди, когда сердятся, всегда или посуду бьют, или мебель ломают. Давай?

— Поди ты! Знал бы ты, что это за человек…

— А я знаю. Мне Таратин рассказывал о нем. Вчера. Мы вместе насели на Глотова, чтобы его к нам послали. Тоже вроде тебя, не хотел, — мол, не ужиться ему с Маркевичем. А потом, ничего, убедили.

— П-постой, п-постой, т-ты? — Алексей начал заикаться. Да ведь мне с н-ним работать…

— Будешь, — Симаков недобро усмехнулся. — Заставим… Людей в пароходстве не хватает, каждый штурман на учете… Сколько в военный флот ушло, сколько погибло! А ты… Ну где тебе Глотов другого возьмет? Или без старшего помощника в море пойдешь, лишь бы не с ним?

И не получив ответа, вернее — не дав ему ответить, Симаков продолжал:

— Запомни, товарищ Маркевич: Ты, не просто капитан, ты — коммунист, и спрос с тебя в сто раз больший, чем с того же Ведерникова! Поэтому тебе и судно доверили. И людей. И вот теперь Носикова доверяют: ты лучше других знаешь его недостатки, тебе и работать с ним. А фанаберии свои, истерики оставь при себе.

— Да пойми, Никанорыч, — почти взмолился Алексей, — нельзя с ним работать! Он же весь экипаж перессорит, против себя восстановит. Превратит судно в сумасшедший дом!

Симаков опустился на подлокотник кресла, обнял Маркевича за плечи.