Только море вокруг

— Ладно, — опять уселся на диван Симаков, — за науку платить надо, вот ты и расплатился брюками. Леший с ней, с привальной. Давайте, хлопцы, лучше чайку погоняем. Сбегай, Сеня, на камбуз, притащи. На этот раз не ошибешься.

За чаем они просидели чуть не всю ночь. Расспрашивали Алексея о госпитале, о лечении, рассказывали, как после атаки фашистских бомбардировщиков вслед за ледоколом пробирались в Архангельск сквозь льды Белого моря, как ремонтировали судно, отказывая себе во всем. Голодно было, жили по карточкам, на тощих пайках. Можно бы и уйти на плавающие пароходы, где и с питанием получше, и работа полегче, да не уйдешь, совесть не позволяет: надо же возвратить «Коммунар» в строй…

— Мало осталось нас, меньше трети команды, — вздохнул и нахмурился Симаков, — ну, да ведь на ремонте лишние и не нужны. Кто помоложе — на «американцы» подался, на перегон, а старикам и здесь самое место.

— Старикам? — обиделся Лагутин. — Или и я старик? И Яблоков?

— Не о тебе, не о нем речь, — упокоил его старший механик. — Оба вы, как и мы с Егором, к «Коммунару» до конца присохли. Да и нельзя судно без штурмана оставлять. Хоть один, а должен быть.

— Его не так наша коробка, как своя жена держит, — не удержался, подколол Золотце. — Молоденькая, разве оторвешься?

Но увидев, какими сердитыми стали глаза у Лагутина от этих слов, поднял руки, шутливо защищаясь:

— Тихо, тихо, без аплодисментов! Не я же у тебя штаны замотал! Пей лучше чай, всяко покрепче твоего спирта!

Маркевич слушал шутливую перебранку их, сам принимал участие в разговоре, когда речь заходила о неотложных делах, о корабле, об экипаже, и было ему удивительно хорошо, приятно вот так коротать с друзьями предвесеннюю ночь. Ощущение обжитости, привычности, необходимости своей здесь, среди этих близких и дорогих людей, не покидало его все время. А что еще надо моряку, кроме такой вот убежденности, что именно тут, на корабле, он и находится дома?..

Разошлись по каютам, когда в круглые иллюминаторы робко заглянул серовато-голубой рассвет. Проводив всех, Алексей оставил входную дверь открытой, а сам неторопливо сошел на спардек. У трапа, спущенного на лед, стоял и тихонько посвистывал вахтенный. Маркевич окликнул его, и тотчас подбежал худощавый высокий юноша, почти мальчик.

— Слушаю вас, товарищ капитан!

Алексей поздоровался, спросил:

— Вахтите?

— Так точно!

— Фамилия?

— Егоров, Василий Фомич!

— Давно на судне?

— Вторые сутки, — голос парня чуть дрогнул. — Из школы я. На войну не берут, семнадцати нет, а маме троих не прокормить.

Это признание он произнес уже без робости, и Алексей понял, что не сочувствие, не сожалеющая мягкость, а твердое мужское слово больше всего нужно сейчас вчерашнему школьнику.

— В море не легко. Служба морская железных людей требует. Счастливой вахты, товарищ Егоров!

И направился к полубаку: пусть парень подумает, еще раз проверит себя, чтобы потом не каялся…

Ночь уходила все дальше и дальше на север, уступая город и покрытую ледяной броней реку мягкому полусвету раннего утра. Было холодно, хоть и без ветра, и, взойдя на полубак, Алексей поднял негреющий воротник шинели. Облокотился на релинги, долго-долго смотрел на спящие улицы Соломбалы, на белую ширь реки, на белесое небо без единого облачка над головой.

Лед постепенно начинал розоветь, розоватые блики уже близкого солнца в теплые тона окрасили палубные надстройки. Где-то кто-то на корабле хлопнул наружной дверью. Маркевич оглянулся, но не увидел никого. Только сейчас он заметил на стальной палубе полубака, рядом с брашпилем, какую-то массивную, выкованную из толстых стальных полос площадку, еще и суриком не покрытую. Понял, что скоро здесь установят носовое орудие, и одобрительно кивнул головой: правильно, тогда нас голыми руками не взять. Хорошо бы и на корму такое же, а на мостик, на оба крыла, по пулемету… Долго ли продлится ремонт? Надо кончать, поднажать на заводских — ведь навигация и в самом деле не за горами!

Чувствуя, как начинает охватывать нетерпеливая жажда деятельности, большой работы, Алексей двинулся к трапу — в каюту, переодеться, скоро утро — и увидел Лагутина, появившегося на спардеке.

— Леша! — заторопился навстречу к нему Семен. — Послушай-ка, Леш…

— Товарищ капитан! Строго остановил его Маркевич.

И Семен сразу понял свою ошибку, покраснел, поднес руку к козырьку фуражки:

— Доброе утро, товарищ капитан!

— Доброе утро.

— Разрешите обратиться за распоряжениями на дневные работы.

— В восемь ноль-ноль прошу ко мне в каюту.

— Есть!

— Матроса Яблокова пришлите сейчас.

— Есть, товарищ капитан!

Раздеваясь в каюте, Алексей мельком взглянул на свое отражение в зеркале: не видны ли на лице следы бессонной ночи?

— Да-да! — ответил он на стук в дверь. — Прошу!

Яблоков замер у порога — ни тени удивления на бесстрастном, чуть косоглазом лице, а только полное собственного достоинства ожидание. Маркевич бросил на него быстрый взгляд: дорогой ты мой увалень, неугомонный хлопотун, как бы хотелось обнять тебя, хлопнуть дружески по гулкой, могучей груди, вызвать добрую улыбку!

— Звали, товарищ капитан? — спросил матрос.