Только море вокруг

— Звал. Штурман Лагутин докладывал мне, что в отсутствие боцмана вы заведовали палубным хозяйством. Так?

— Так.

— Расскажите, что у нас есть, чего не хватает, что затребовать в отделе снабжения. Учтите, скоро в море, нужно предусмотреть все необходимое.

— Понимаю, — Яблоков, сосредоточиваясь, наморщил лоб. — Разрешите докладывать?

— Прошу.

Острая, цепкая память, надежно хранящая все, что касается судна, была отличительной чертой простоватого с виду матроса. Он и сейчас начал перечислять — неторопливо, обстоятельно, загибая огрубевшие на всю жизнь пальцы то на одной, то на другой руке: сколько олифы и красок потребуется для окончания покраски парохода; какие блоки нужны для оснастки стрел и шлюпбалок; какого сечения тросов не хватает на корабле… Алексей слушал и как недавно при встрече с молоденьким вахтенным у трапа, так и сейчас опять вспоминал себя, почти такого же юного, много лет назад. Тогда, на «Павлине Виноградове», в Индийском океане, внезапно заболел боцман Сенькин, и капитан Сааров назначил боцманом его, матроса Алешу Маркевича. «Придется самому экипаж подбирать», — сказал недавно Василий Васильевич Глотов. «Ну что ж, вот и начнем…»

— Понятно, — кивнул он, когда Яблоков закончил объяснения. — Есть вопросы ко мне?

— Какие вопросы? Нет…

— Добро. Так вот, Товарищ боцман, — Алексей сделал чуть заметное ударение на этом слове, — прошу до обеда представить перечень оборудования и материалов, необходимых кораблю. Сегодня же направим требование в отдел снабжения. Скольких матросов не хватает в палубной команде?

— Троих. И плотника, — ответил Яблоков, и ни один мускул не дрогнул на его лице при этом неожиданном назначении.

Займитесь подбором людей. Постарайтесь хороших матросов найти, особенно рулевых. Это — на вашу ответственность. — И уточнил: — Приказ о назначении вас боцманом я напишу.

— Ясно. Разрешите идти, товарищ капитан?

— Идите, товарищ боцман, — и Маркевич, пряча улыбку, склонился над бумагами на столе.

Глава четвертая

К середине апреля ремонт «Коммунара» был закончен, и экипаж начал готовиться к выходу в море. Куда пойдет судно, с каким назначением — не знал никто, даже капитан. Маркевич попытался разведать об этом у Глотова, но тот лишь неопределенно пожал плечами:

— Сие не разъяснено. Однако приказ о выходе можешь получить в любую минуту. Так что выводы делай сам…

Эта неопределенность нервировала Алексея. Легко сказать — «делай выводы», а как их делать, если не знаешь ничего определенного…

Беспокоило и то, что ни пушек, ни пулеметов на «Коммунаре» все еще нет. Правда, площадки для них подготовлены, но установку оружия почему-то откладывают со дня на день. Тут уж, конечно, Глотов ни при чем, — сие, как он говорит, от пароходства не зависит.

А вот что до сих пор старшего помощника капитана не присылают — безобразие. Несколько раз направлял Маркевич требование в отдел кадров, ответ один: «Не волнуйтесь пришлем, без старпома не оставим».

«В общем не очень-то весело получается у меня на первых порах капитанства, — с грустью думал Маркевич. — скорей бы в море, там, глядишь, все образуется, придет в норму».

Он успокаивался отдыхал от забот только по вечерам, когда или читал свежее письмо от Тани, или сам писал ей. Письма у него получались пространными, подробными: хотелось как можно больше рассказать о себе, о работе, о своей боли от разлуки. Он не боялся говорить об этом, зная, что разлука горька и для нее, а такие признания хоть чуточку утоляют их обоюдную боль. И если умалчивал в своих письмах, то лишь о том, что контузия все еще дает о себе знать то приступами жестокой головной боли, то кратковременными периодами почти полной глухоты. Об этом, конечно же, лучше не писать.

Таня не часто присылала коротенькие, торопливые записки на случайных обрывках бумаги, но и они бесконечно радовали Алексея. Где сейчас она, на каком фронте? Номер полевой почты об этом ничего не говорил, а сама Таня написать, конечно же, не могла. Но когда в одном из ее писем попалась строчка о том, что «теперь в наш госпиталь все чаще поступают твои земляки с той стороны», Алексея осенила догадка: неужели Белоруссия?

Эта догадка принесла огромную радость, словно только от Тани зависело, долго ли еще гитлеровцы будут хозяйничать в Минске. И в ответном письме, не называя города, Алексей как бы между прочим сообщил улицу и номер лома своей матери… На всякий случай!

Апрельские дни стояли переменчивые, неровные: то пасмурные, с сырым резким ветром, со слякотными снежными зарядами, то такие ослепительно солнечные, что глазам больно. Снег на улицах почти весь растаял, только во дворах темнели спрессовавшиеся груды его. Лед на Двине давно уже покрылся голубоватыми лужами талой воды. И хотя до ледохода было еще далеко, портовые ледоколы уже взламывали иссосанную водой и солнцем ледяную броню реки.

Взломали и в затоне, и ледокол «Ленин» увел, наконец, «Коммунара» на Бакарицу, под погрузку.