Только ждать и смотреть

Какие же, однако, крупные руки у этого А. О.! Он разве простолюдин, не шляхтич? Его отец вроде бедный, держит постоялый двор где-то в Польше. Родственница самого короля польского там мальчика и нашла и потребовала, чтоб он начал обучаться рисованию. Наняла ему учителей-итальянцев, и все они были в восторге: утверждали, что у Орловского огромный талант.

Маменька тоже заметила, что его карандаш может творить чудеса.

Но он сбежал от учебы. Воевал на стороне восставшего Войска польского, был ранен, потом связался с бродячим цирком, научился всем фокусам! Восстание подавили, Орловский вернулся в Варшаву и уже не мог найти себе места. Он уехал в Литву, добрался до Петербурга, и тут слава пришла к нему: наконец-то все оценили его талант! Александр Орловский взял Петербург приступом! Города берутся, как и женщины, ку де фудр, и шашки наголо! Крепости, бывает, сдают и после длительной осады. Но что мы там находим? Изможденного противника, который нас не любит, но и не ненавидит, потому что выбился из сил.

Великий князь Константин Павлович пригласил Александра Орловского жить в Мраморном дворце и выделил ему должность придворного живописца, поэты и женщины побежали следом. “Бери свой быстрый карандаш, рисуй, Орловский, ночь и сечу!” – писал Пушкин. Крылов попросил его сделать иллюстрации для басен, Дидло – костюмы для театра, а шаржи и карикатуры он делал каждый раз, когда его приглашали в гости, так А. О. оказался основоположником этих жанров в России. А потом Орловский приступил к освоению литографии – новшества на Руси…

Он был настолько популярен, что ему стали подражать, подписывались его монограммой: остроконечная А, разбивающая овал О, А. О. Орловский написал прошение министру двора, и в ответ ему выдали грамоту, “обеспечивающую привилегию на печатание его литографированных рисунков с запрещением их копирования”. Авторское свидетельство начала XIX века?

Однако он часто спешил, поэтому использовал в разных картинах один и тот же фон, как штамп. Был не слишком точен в деталях: в большой работе “Переход русских войск через Альпы” на мундирах солдат обнаружилось по одной лишней пуговице, за что картину забраковали, а Орловский в гневе изрезал ее на куски. Он прятал на картинах детали, которые не умел выписывать, – руки, например, рассовывал по карманам.

Да, руки… Нини, как и маменька, тоже обратила внимание на руки А. О. В Царском Селе, в саду, в умирающем свете заката, он обнимал ее за поясок-гирлянду своими огромными ручищами. Он что, простолюдин, не шляхтич? Мужчина, но не партия! Потом А. О. вынул ее девственные груди из декольте, как мандаринки из вазочки, одну за другой. Диковинные фрукты – мандарины, чем же они пахнут?

– Пани Нини, – прошептал А. О., и пальцы его со следами краски запутались в ее кружевах, – я хочу рисовать вас… Позвольте мне…

– Только не туда! – взмолилась Нини. – Прошу вас, только не туда! М-м-м…

24

Я приступил к портрету Зака Полски, как только расчистил себе место в подвале – свалил в угол всю неразобранную почту, – а он тут же начал рассказывать мне истории о художниках, чьи работы были в его коллекции. Зак сказал, что я похож на знаменитого Александра Орловского лицом и фигурой – художник тоже был “чемпионского” роста! Мы изучали биографию А. О. в Академии художеств, и я даже читал какие-то истории о нем, больше похожие на сплетни, – то, что он умел рисовать пальцем, носом и не только носом…

“По паспорту я Александр, – думал я, – и моя настоящая фамилия – Окли. А. О., А. О. – какая волшебная музыка!” Мне казалось, что Александр Орловский – это я и есть, только в другое время, – вот так же приехал молодым в чужую страну и сразу попал в высшее общество, в лучшие дома, а душа все равно разбита на две половинки, как у всякого эмигранта. Может быть, он тоже, как и я, старался не вспоминать, откуда шел или откуда бежал…

Александру Орловскому покровительствовал великий князь Константин Павлович, сын Императора Всероссийского Павла I и брат будущего императора Александра I. Это он создал художнику должность, которая состояла в “исполнении требований великого князя, заказывавшего ему разные рисунки по предметам, относившимся до образования и преобразования русской армии и до современных событий, в которых она со славой участвовала”. Словом, Орловскому надо было рисовать на заказ, чтобы прожить. Художник калибра Орловского не мог по собственной инициативе и с удовольствием выписывать военные мундиры различных войск русской армии, чтобы потом приходил какой-нибудь вояка Волконский и придирался к количеству пуговиц…

Эта участь ждала и меня, как ни крути. Зак Полски советовал мне нарисовать что-нибудь в стиле соцреализма. Ленина с пионерами? Сталина, окруженного девушками с веслами? “На это все еще есть спрос”. Я сказал ему, что мне гораздо легче нарисовать круглую голову Ленина, знакомую каждому советскому человеку во всех деталях, чем изобразить на бумаге полет. И вот когда я приступлю к своей самой главной картине в жизни… “Ремейк”…