Толкование на Евангелие от Матфея

Для доказательства истины воскресения Он мог воспользоваться другими, более ясными примерами, из которых один такой: Оживут мертвецы Твои, восстанут мертвые тела (Ис. 26:19); и в другом месте [говорится]: И многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление (Дан. 12:2). Потому спрашивается, по какой причине Господь захотел предпочесть это свидетельство, которое кажется сомнительным или недостаточно относящимся к истине воскресения: Я Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова (Исх. 3:6). И произнеся это, Он как бы подтвердил то, что хотел, и прибавил непосредственно вслед за тем: Он не есть Бог мертвых, но живых. Даже окружавшие его толпы, познавая тайну этого места (rei), удивились учению Его и ответам. Мы сказали выше, что саддукеи, не исповедуя веры ни в Ангела, ни в Духа, ни в воскресение мертвых, проповедовали также погибель души. Они принимали только пять книг Моисеевых, отвергая учения пророков. Поэтому было неразумно приводить свидетельства из тех (inde) книг, обязательного значения которых они не признавали. Затем для доказательства вечности душ [то есть бессмертия] Он приводит место из Моисея: Я Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бога Иакова — и непосредственно прибавляет: Он не есть Бог мертвых, но живых — с той целью, чтобы после доказательства продолжения жизни душ по смерти (ибо невозможно, чтобы Бог был Богом несуществующих), последовательно привести и к пониманию воскресения тел, которые вместе с душами делали доброе или злое. Апостол Павел более подробно исследует это место в последней части Первого послания к Коринфянам (1 Кор. 15:12–56).

Стихи 34–40.А фарисеи, услышав, что Он привел саддукеев в молчание (silentium imposuit), собрались вместе. И один из них, законник, искушая Его, спросил, говоря: Учитель! какая наибольшая заповедь в законе? Иисус сказал ему: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки.

То, что мы читаем относительно Ирода и Понтийского Пилата, именно, что они согласились относительно предания на смерть Господа, теперь мы видим в лице фарисеев и саддукеев, которые хотя и враждовали между собою, но единодушно согласились между собою об искушении Господа. Тем, которые были приведены в смущение, когда показывали Господу динарий, и которые видели поражение враждебной себе партии, следовало бы убедиться этими примерами в том, что не следует больше замышлять козней; но зложелательство и зависть подстрекают (nutrit) бесстыдство. Один из учителей Закона задает вопрос — не из желания знать, но испытывая, знает ли Вопрошаемый о том, что у Него спрашивают, то есть какая большая заповедь; он спрашивает не о заповедях [вообще], а о том, какая первая и великая заповедь (primum magnumque mandatum); это делает с той целью, чтобы иметь повод к злословию, потому что все заповеданное Богом велико; таким образом, что бы Он ни ответил, Он признал бы великим нечто одно из многого. Итак, кто знает и задает вопрос не из желания знать, а с целью выведать, знает ли тот, кто должен дать ответ, тот, подобно фарисеям, подступает не как ученик, а как искуситель.

Книга четвертая

Стихи 41–45[314]. Когда же собрались фарисеи, Иисус спросил их: что вы думаете о Христе? чей Он сын? Говорят Ему: Давидов. Говорит им: как же Давид, по вдохновению, называет Его Господом, когда говорит: сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих?