Толкование путешествий. Россия и Америка в травелогах и интертекстах

На попытку психоанализа Зина реагирует сопротивлением и на вершине бреда думает, что сами ее галлюцинации вызваны «новейшим способом лечения, «высотой германской техники»; зато мачеха, главный предмет ее ревности, и в этом деле преуспела больше – едет лечиться к самому Адлеру. Галлюцинации Зины в свернутой форме воспроизводят знакомые конструкции, которые постоянно обсуждались ее отцом: что Сталин был агентом охранки, что победа фашизма приведет к превращению в коммунизм и что мировая революция все еще стучится в дверь. Но временами она была адекватнее отца в понимании своей ситуации в Берлине; странно, что тот не видел опасности, которая ей угрожала. Опасения Зины, что отцу на нее «кто-нибудь» нажалуется, тоже не были далеки от истины:

Also, Лев Давыдович, перейдем-ка мы с тобой к политике. Я проинтервьюировать Вас желаю. ‹…› К тому же Вы хоть и мой родственник – в силу имевшегося в Вашей жизни недоразумения – но если с другой стороны взглянуть, то вроде Вы как бы и вождя получаетесь. А с вождем ужасно как лестно иногда и простому смертному побеседовать… Итак… Когда же наконец придут фашисты к власти? Гитлер-то каково разговаривает, послов в чужие государства рассылает? Ни дать ни взять глава страны ‹…›. А третьего дня гуляла я с одной персоналией по Tiergarten’у, вдруг видим: народ устремляется к улице ‹…›, а оттуда звуки каких-то удивительных инструментов раздаются. Ну и мы, конечно, туда же… Гляжу: идут это несколько десятков «мальчишечек» (взрослыми притворяются), в какие-то зеленые формы одеты и шапочки под стать прочему; лица каменные и свирепые; а впереди несут блестящее на длинных палках не поймешь чего… ‹…› Караул! Что все это значит и откуда все это взялось? ‹…› И что же мы в этом случае делать будем? И куда же нам податься? И отчего же ты, черт подери, в таком случае в Германию не едешь?

Отдадим дочери Троцкого должное: больная соматически и психически, она не только продолжает интересоваться политикой, но разбирается в ней адекватнее, чем московские и берлинские коммунисты, сделавшие тогда все, чтобы германский пролетариат проголосовал за нацистов, а не за социал-демократов. Понятно, что для Зины говорить и писать о политике – единственный способ почувствовать свою близость с отцом; и все же мировые проблемы – судьбы России и Германии, пролетариата и мира – глубоко интересовали ее и помогали удерживать равновесие. Троцкий интересует ее больше оставленного в России мужа и оставленного в Турции сына, и в письмах к отцу она непременно переходит от кровавой политики к кровосмешению: