Толкование путешествий. Россия и Америка в травелогах и интертекстах

Вот тогда обеспокоенный отец и отправил дочь лечиться в Берлин, оставив у себя Севу. В Берлине был ее сводный брат, Лев Седов, и Зина переехала туда в конце сентября или начале октября 1931 года. 5 октября она уже сообщала Седовой о начале лечения в новом санатории. Ее осмотрел врач, специалист по «сердцу, легким и нервам». Он произвел на Зину наилучшее впечатление: «несомненно очень надежен». При этом первом осмотре врач пообещал вылечить ее туберкулез «окончательно», а в нервном состоянии не нашел «ничего особенного». Он также принял во внимание «трудное денежное положение» и обещал «максимально экономить». Зина думала, что лечится от своего туберкулеза; семья считала иначе. Альберт Глотцер, американский последователь Троцкого, который провел немало времени в его турецком доме, попытался встретиться с Зинаидой в берлинском санатории. Лев Седов не позволил ему нанести этот визит вежливости. Зина лечится от «тяжелого психологического расстройства», сказал Седов, и посещение ее человеком, который только что провел несколько недель с ее родителями и Севой, повредит ей. Глотцер был заинтригован, но не смог получить более подробной информации о состоянии Зины. Этой семье было что скрывать, но ограничивая контакты Зины, ее брат и отец только давали поводы для новых слухов.

Восьмого декабря 1931 года Зина написала отцу особенно длинное письмо:

Хотя я знаю, как ты сильно, как ты ужасно, как ты чудовищно, как ты непроходимо занят писанием своего проклятого тома ‹…›, но все же… снизойди к моему болезненному, а главное истерически-нервному состоянию: выслушай же меня один раз за тридцать лет внимательно и терпеливо… до конца ‹…›. Тут меня, знаешь ли, самоновейшими немецкими методами лечили, чуть до смерти не долечили, но между прочим вылечили (остальное-то самые пустяки). Обо всем этом рассказывать очень длинно, но один «эпизод» упомяну: меня, брат, на несколько недель в галлюцинации ввергли – ни дать ни взять психическое расстройство «привинтили». Чего-чего я только не навоображала, чего-чего всякому встречному и поперечному не наговорила… вспомнить страшно, а главное – позорно… Ну да я ведь, если по совести рассудить, – в этом не виновата: виновата высота германской техники. Вот, среди всех этих психо-патологических галлюцинаций были и такого рода: вообразила я, что кадикейское ваше гнездышко вконец разорено; что генеральный секретарь ВКП оказался агентом старой царской охранки в прошлом и ее продолжения в настоящем; что все это нашими друзьями раскрыто – и что ты, стало быть, в Москву укатил. ‹…› А Наталья Ивановна как будто бы в Вену уехала ‹…› психоанализом у самого Адлера лечиться. ‹…› А тут уж революция в дверь стучится… И даже уже в Германии она совершилась ‹…› и бескровно совершилась – прямо как в русском Октябре… Правда – фашизм, но это как будто только оболочка, а нутро-то у него совсем другое. Ну, да довольно! Что тебе мой бред излагать? Я только для того иллюстрации привела, чтобы ты понял, из каких я сумасшедших предпосылок исходила ‹…›. Ведь чего доброго кто-нибудь тебе на меня нажаловался, и как же ты все это растолкуешь, и что же ты на мой счет подумаешь?