Толкование путешествий. Россия и Америка в травелогах и интертекстах

Обиженным на жестокость русской революции культурникам не мешало бы взглянуть на историю страны, которая так высоко взметнула знамя индустриальной культуры (там же).

Культурники – это люди из «бывших», которым дорога старая культура и которые жалуются на революцию; в пример им приводится Америка, которая тоже жестока к своим «бывшим», а именно к индейцам. Ища риторического согласия с Троцким, Есенин делает слишком резкий ход: русские крестьяне сравниваются с неграми и индейцами. Увиденные по дороге негритянские селения воспринимаются так: «увы, страшно похоже на Россию». Это вряд ли понравилось Троцкому, не зря он считал Есенина «левее нас, грешных»[348]. Но Есенин так боится упреков в народничестве, что критикует даже негров:

Черные люди занимаются земледелием и отхожим промыслом. ‹…› Они оказали огромнейшее влияние на мюзик-холльный мир Америки. Американский фокстрот есть не что иное, как разжиженный национальный танец негров. В остальном негры – народ довольно примитивный, с весьма необузданными нравами (там же).

Итак, роль негров в американской культуре напоминает роль крестьян в русской культуре. Зато Нью-Йорк для Есенина – «беспощадная мощь железобетона». Если взглянуть на Бруклинский мост, «никому не будет жаль, что дикий Гайавата уже не охотится здесь на оленей. И не жаль, что рука строителей этой культуры была иногда жестокой». Все симпатии вернувшегося в Россию Есенина на стороне Троцкого с его жестокой рукой, а не на стороне русских собратьев «дикого Гайаваты». Этот радикальный фрагмент кончается еще более решительно:

Когда все это видишь и слышишь, то невольно поражаешься возможностям человека, и стыдно делается, что у нас в России верят до сих пор в деда с бородой и уповают на его милость. Бедный русский Гайавата! (там же)

В сравнении с индустриальной Америкой Европа кажется русскому поэту не более чем «старинной усадьбой». Зато в сравнении с революционной Россией сама Америка не более чем «железный Миргород». Америка провинциальна, считает Есенин, как гоголевская Россия, а американцы – «народ весьма молодой и не вполне сложившийся». Россия Троцкого на столетие обогнала Америку Вильсона.

И все же он первый советский поэт, побывавший в Америке, а это увеличивает шансы быть первым по возвращении. Так уж созданы литераторы: даже самое впечатляющее из зрелищ вызывает мысль о предшественнике, который неважно его описал:

‹…› моим глазам предстал Нью-Йорк. Мать честная! До чего бездарны поэмы Маяковского об Америке! (там же)

Есенин имеет в виду поэму Маяковского «150 000 000». Действие происходит в Чикаго, в котором автор еще не бывал. Он, Есенин, живьем видел Америку, а Маяковскому «слаба гайка». Кто будет признан Колумбом большевистской поэзии?

Нужно пережить реальный быт индустрии, чтобы сделаться ее поэтом. У нашей российской реальности пока еще, как говорят, «слаба гайка», и потому мне смешны поэты, которые пишут стихи по картинкам плохих американских журналов (там же).

Маяковский

В поэме «150 000 000» (1919–1920), написанной по следам Парижской мирной конференции, борются, как два богатыря, карикатурный Вильсон и героический Иван. Маяковский продолжает идею, которую когда-то высказал Токвиль: Россия и Америка – стратегические партнеры-враги, которые делят между собою судьбы мира. Кому отдана победа, угадать нетрудно:

Сами
    на глазах у всех
                сегодня
                    мы
                    займемся
                            чудесами.

Поэма была атакована Троцким как «былинно-сказочный примитив, наспех приспособленный к чикагской механике»[349], и Маяковскому пришлось признать свою поэму «выдуманной»[350]. Сам он отправился в Америку в 1925 году, повторяя маршруты многих – Короленко (1893), Горького (1908), Троцкого (1917), Есенина (1922). Даже стихотворение «Открытие Америки» уже было написано Гумилевым. Маяковский остро чувствовал вторичность своих американских впечатлений и, возможно, потому предавался мечтам о первооткрывателе.