Толстяк

Я снова взгромоздился на приставленный к забору велосипед и сильно оттолкнулся. Тут я открыл, что ехать легче, если глядишь не на колесо, а просто вдаль. Получалось значительно лучше — мне удалось докатить до калитки и там соскочить. Впервые дело обошлось без падения.

Я катил велосипед обратно к забору, и тут в калитке появился милиционер. Остановившись, он глядел на меня. Меня охватил страх. Милиционер наверняка все уже знает о велосипеде и пришел сюда, чтобы арестовать нас. Весь внутренне сжавшись, я покорно ждал, когда он позовет меня.

Но он молчал. Более того — постояв с минутку, он повернулся и вышел на улицу.

Я решил расставить все точки над «и». Так мучиться дольше казалось мне невыносимым, решение пришло неожиданно, а посоветоваться с Яцеком у меня не было возможности.

Я пустился вдогонку за милиционером.

— Извините, пожалуйста! — окликнул я его.

Он обернулся и с удивлением поглядел на меня:

— Что тебе?

— Мы этот велосипед нашли… в подвале… его немцы бросили. — Это не вполне соответствовало истине, и теперь я не смел посмотреть милиционеру в глаза. — Он был разобран, мы с другом собрали его… И вот — катаемся.

Милиционер усмехнулся, внешне он немного напоминал моего отца — доброе, очень спокойное лицо со множеством мелких морщинок на лбу.

— А у тебя был когда-нибудь велосипед? — спросил он.

— Был, когда я еще был маленьким. Еще до войны. На трех колесах…

— И куда же он делся?

— В наш дом попала бомба. Тогда там все сгорело. И велосипед тоже.

Милиционер потрепал меня по плечу, а потом провел ладонью по волосам.

— Ну что ж, в таком случае немцы задолжали тебе велосипед, — сказал он. — Только нос себе не расквась на поворотах. Жми на педали, молодой человек.

Он снова усмехнулся и, лукаво подмигнув мне, пошел. Я вернулся во двор уже успокоенным, более того — счастливым. С души моей свалилась огромная тяжесть.

Неужто я так быстро расту? Зеленые брюки, которые мама купила мне всего два месяца назад, внезапно стали мне малы. В длину еще ничего, но застегнуть их я никак не мог.

— Посмотри, — сказал я маме. — Наверное, они сели во время стирки.

Мама чуть заметно улыбнулась отцу, который сидел за завтраком.

— Их я еще не стирала, — ответила она. — Но ничего страшного — придется переставить пуговицу.

Она быстро вдела нитку в иглу, отрезала пуговицу и тут же пришила ее на новом месте. Брюки застегнулись без труда. Я выбежал во двор. Яцек уже выписывал восьмерки на нашем велосипеде.

— Поехали на озеро, — предложил он. — Батя разрешил взять его удочки.

— Как это — поедем? — спросил я. — Ведь велосипед у нас один на двоих.

— А ты садись на раму, я тебя довезу.

— А справишься?

Яцек только пренебрежительно улыбнулся. Он вынес из квартиры два длинных бамбуковых удилища, коробочку с червями и привязал все это к багажнику. Не без опасений я уселся на раму. Яцек, подталкивая велосипед, немного разогнал его и вскочил на седло. Через калитку мы выехали на улицу, доехали по ней до моста, а там велосипед помчался по обсаженному двумя рядами кленов шоссе.

— Тяжело?

— Ни капельки! — Яцек еще сильнее наддал, быстро вертя педалями. — Держись покрепче!

С шоссе мы свернули на проселочную дорогу, велосипед стало трясти, рама больно впилась мне в тело.

— Теперь близко, — успокоил меня Яцек. — Сразу же за тем леском.

Мы выехали на берег большого озера, заросшего камышом и с множеством кувшинок. Яцек положил велосипед на землю у куста боярышника, а сам собрал удочки. Мы сняли рубашки — солнце пекло довольно сильно и вообще стало жарко.

— Ты выглядишь, как борец. — Яцек насадил на крючок длинного червяка и, широко замахнувшись, забросил удочку. — Или как толстяк с карикатуры в «Шпильках», — добавил он, маневрируя удилищем.

— Отвяжись, — вяло запротестовал я. — Никакой я не толстяк. Это же мускулы.

Яцек повернулся в мою сторону и с минуту критически рассматривал меня.

— Вижу, что мускулы, да только из чистого сала. Так?

— Да отвяжись ты, — повторил я. — Посмотри лучше на свой носище — торчит как картошка или орех какой.

В ответ Яцек только громко рассмеялся.

— Не злись, — сказал он. — Я ведь просто пошутил.

Отойдя на несколько шагов, я забросил свою удочку. Мне было очень неприятно: я чувствовал, что обижен на Яцека, и сам не понимал, из-за чего это я на него так взъелся. Я ведь тоже высмеял его нос, а он совсем не обиделся.

Поплавок задергался. Я тут же забыл о своих обидах и, выждав небольшую паузу, рванул удилище вверх.

Что-то серебристое вылетело из воды, описало в воздухе дугу и с сильным плеском шлепнулось обратно в воду.

— Кто же так дергает, лопух! — услышал я голос Яцека. — Такого карпа упустил.

Я промолчал. Не говоря ни слова, я насадил нового червяка, поплевал на него и старательно забросил удочку в узкую полоску воды меж камышовых зарослей. Авось карп, разохоченный удачей, вернется к червяку. Правда, теперь он будет действовать осторожней.

Мелькнула удочка Яцека, на траву упала до смешного крохотная рыбешка и забилась, подергивая хвостом. Плотвичка. Яцек освободил ее от крючка, огляделся и бросил обратно в воду. Он снова закинул удочку.