Толстяк

Я рассказал Витеку о монастырской казне, а потом об исчезновении ключа, своих подозрениях и, наконец, о перышке, которое исчезло из замочной скважины. Он слушал молча, изредка запуская пальцы в густую шевелюру.

— Интересно, — протянул он задумчиво, когда я наконец умолк. — Шульц, Халас… Скорее, Халас — уж слишком хорошо он разбирается во всех этих делах.

— А не кажется тебе, что тут может быть какая-то связь с бандой гитлеровцев, которая действует у нас в городе? Те двое, о которых я рассказывал, убежали на территорию нашей школы и там как в воду канули.

— Ты ведь говорил об этом отцу. А он что?

— Ничего, — ответил я. — И капитан Черный тоже ничего.

Коваль потрогал руль мотоцикла и ногтем подвернул какой-то винт.

— Можно попробовать, — сказал он. — Твой план очень не плох.

— Давай только подождем, пока Май выздоровеет.

— Я бы не впутывал в это дело Мая. — Коваль нахмурился. — Тут может быть что угодно, а он — сам понимаешь…

— Май смелый, — сказал я. — Он очень обидится, если не взять его с собой.

Коваль с мрачным видом задумался.

— Витек! — донесся издалека женский голос. — Что вы там возитесь? Чай стынет!

Мы вышли из сарая и направились к дому.

Вечером в городе опять поднялась стрельба. Мама не пустила меня на улицу, и я прилип к окну, безуспешно пытаясь хоть что-нибудь разглядеть. Вскоре стрельба прекратилась.

Я решил дождаться отца и, погасив лампу в своей комнате, принялся разглядывать потолок, который казался большим серым пятном.

Пройдет день-другой, Май возвратится домой, и кончится мое одиночество. Сознавать это было очень приятно, так как я уже успел здорово соскучиться по своему приятелю. Правда, в последние дни мне было не так плохо, как прежде. Вроде что-то переменилось, и я уже шел в школу без прежнего чувства острой неприязни. Почему? Может быть, сыграл здесь роль Витек Коваль, а может, Флюковская… Трудно сказать. Но это вовсе не означает, что мне перестало недоставать Мая. Я по-прежнему считаю дни и даже часы, остающиеся до нашей встречи. С понедельника наступает моя очередь пользоваться велосипедом, нужно будет наладить его как следует. А в среду или четверг мы с Маем отправимся на озеро. Сейчас хорошо должна брать щука. Может, и Витек поедет с нами…

По-видимому, я все-таки заснул. Сон мой, однако, был чутким, потому что меня сразу же разбудили голоса в соседней комнате.

— Поймали их наконец, — говорил отец. — Мне только что звонил капитан Черный. Они обосновались в развалинах кирпичного завода, и взяли их там как раз в тот момент, когда они собирались на новую вылазку за добычей.

— Кто же это такие?

— Оборотни, — ответил отец. — Бывшие эсэсовцы, которые не успели удрать с армией, к ним присоединилось несколько фольксдойчей, которые прекрасно говорили по-польски. Они тут же признались во всех своих диверсиях; оказывается, поджоги, нападения, убийства — дело их рук.

— А эта стрельба…

— С нашей стороны обошлось на этот раз почти без потерь — только один милиционер получил легкое ранение. Сначала они попытались отстреливаться, но, когда поняли, что окружены, вывесили на палке белую тряпку.

— Наконец-то наступит покой…

— Да. Черный сказал мне, что взяли всю банду целиком.

Я сунул ноги в домашние шлепанцы и вошел в комнату родителей.

— Ты все еще не спишь, Мацек? — удивился отец.

— Не сплю, — ответил я. — Я слышал ваш разговор. Скажи, в этой банде был Шульц?

— Ваш учитель физкультуры? — Отец рассмеялся. — Нет, Мацек, ручаюсь тебе, что он не имеет ничего общего с оборотнями. Ты, сынок, шел по ложному следу.

— Спокойной ночи. — Я вышел из их комнаты.

Странное чувство разочарования не покидало меня в постели. Капитан Черный опередил нас. А тут еще оказывается, что мы вообще шли по ложному следу.

Все это так, но как в таком случае можно объяснить исчезновение перышка?

ГЛАВА СЕДЬМАЯ Не буду я старостой! Ус выигрывает. В шаге от смерти. Примирение с Осецкой. Засада. Крыса в ловушке. Падение барьеров

Ус постучал карандашом по пюпитру кафедры.

— Потише, пожалуйста, — сказал он. — Грозд, отодвинься от Меринга. Барциковская, спрячь тетрадь. Хорошо. А теперь послушаем, что скажет нам Осецкая.

Бася встала, выглядела она немного смущенной, вертя в пальцах ручку. Шир глядел на нее с глуповатой ухмылкой.

— Ну, слушаем тебя, Бася, — повторил полонист.

— Я хотела бы… — Осецкая положила ручку на парту. — Я не могу больше оставаться старостой. Наверное, и не должна оставаться… Мне приходится подтягиваться по математике, и на это уходит слишком много времени.

— Понимаю, — сказал Ус. — А ты считаешь, что хорошо справлялась с обязанностями старосты до этих твоих затруднений с математикой?

Бася еще больше покраснела. Румянец этот был ей очень к лицу.

Теперь на нее смотрел весь класс.

— Не знаю… — сказала Бася. — Наверное, нет. Я очень жалею…

Ус покинул свое место у кафедры и двинулся между рядами парт, заложив, по своему обычаю, руки за спину. Остановился он рядом с Осецкой.