Толстой и Достоевский. Противостояние

Список театральных интерпретаций романов Достоевского неуклонно рос. Только зимой 1956–57 годов в театрах Москвы шло девять «Достоевских» спектаклей. По книгам Достоевского написаны оперные либретто, включая «Игрока» Прокофьева, «Братьев Карамазовых» Отакара Еремиаша и экстравагантные, но глубоко волнующие «Записки из мертвого дома» Яначека.

Столь непохожие друг на друга читатели, как Суарес[87] и Бердяев, Шестов и Стефан Цвейг — все они в своих сочинениях о Достоевском прибегали к словам из театрального лексикона. Но лишь после публикации (и частичного перевода) архивов широкий читатель смог увидеть, сколь неизменно присутствует драматургический элемент в его приемах. Сегодня можно обстоятельно доказать, что «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы» и «Братья Карамазовы» задумывались в соответствии с Джеймсовым «принципом сценического метода», и что эти романы иллюстрируют тот тип видения, который имеет в виду Ф. Р. Ливис[88], говоря о «романе как драме». Нередко при изучении предварительных стадий и настроек творческого процесса создается впечатление, что Достоевский сначала писал пьесу, затем сохранял базовую структуру диалога и расширял драматургические ремарки (которые явно видны в черновиках), превращая их в то, что мы получаем в итоге как нарратив. Если в каких-то фрагментах его писательская техника дает сбой, то, как правило, обнаруживается, что материал или злободневный контекст этого фрагмента — из тех, что плохо поддаются драматургической переработке.

Это не означает, что завершенное и опубликованное произведение нужно оценивать в свете предварительных опытов, фактически не предназначенных для чужих глаз. Подобные свидетельства требуются нам не для оценки, а для понимания. «В идеале, — говорит Кеннет Берк[89], — критика должна пользоваться всем, что есть у нее под рукой».

II

В темах, которые Достоевский выбирал для своих произведений, неизменно отражались его драматургические пристрастия. Тургенев начинал с мысленного образа того или иного персонажа (или небольшой группы персонажей), а затем из позиций и конфликта характеров рождался сюжет. Достоевский же, напротив, сначала видел действие; в основе его творческого процесса лежал агон, драматическое событие. Он всегда начинал с краткого катаклизма или со вспышки насилия, где смещение обычных человеческих историй приводит к «моменту истины». Каждый из четырех его главных романов или строится вокруг акта убийства, или в момент убийства достигает кульминации.

В очевидном свете «Орестеи», «Эдипа», «Гамлета» и «Макбета» мы видим, что с античных времен убийство неразрывно связано с трагической формой. Возможно, правы антропологи, предполагая в самих истоках драмы наличие смутных, но неизгладимых воспоминаний о ритуальных жертвоприношениях. Возможно, маятниковое движение от убийства к возмездию — уникальный архетип, символизирующий переход от хаоса к состоянию примирения и равновесия, — то, на чем основаны сами наши представления о трагическом. Кроме того, убийство устраняет приватность; по определению, в доме убийцы двери могут выломать в любой момент. У него останутся лишь три стены, и это еще один способ сказать, что он живет, как на сцене.

Достоевский не обращался за сюжетами своих драм к истории или к легендам прошлого. Он черпал свой материал — вплоть до мельчайших деталей — из современных ему преступлений, из fait divers[90] — тех новостей, на которых Стендаль построил «Красное и черное». Достоевский читал газеты запоем, и в письмах он нередко жаловался, что за границей трудно достать русские газеты. Журналистика была для Достоевского тем же, чем исторические исследования — для Толстого. В газетах он находил подтверждение собственного пестрого видения реальности. В письме Страхову от 26 февраля 1869 года он заметил:

«В каждом нумере газеты Вы встречаете отчет о самых действительных фактах и о самых мудреных. Для писателей наших они фантастичны; да они и не занимаются ими; а между тем они действительность, потому что факты. Кто же будет их замечать, их разъяснять и записывать».

Связь между «Преступлением и наказанием» и реальными фактами — парадоксальная и довольно пугающая. Основная тема романа, судя по всему, зародилась у Достоевского в сибирском заточении. Первые главы были опубликованы в «Русском вестнике» в январе 1866 года. Вскоре после их публикации, 14 января того же года, один московский студент убивает ростовщика и его слугу при обстоятельствах, имеющих несомненное сходство с теми, что выдумал Достоевский. Нечасто природа подражает искусству столь незамедлительно и точно.