«Ты говоришь, спасение мое драма. Да ведь постановка требует времени. Плата также».
Достоевский к тому времени уже перевел «Евгению Гранде» Бальзака и почти закончил «Бедных людей». Но его очарованность сценой не ушла безвозвратно; нам известно, что зимой 1859 года он планировал написать трагедию и комедию, а на закате творческой жизни, работая летом 1880 года над Одиннадцатой книгой «Братьев Карамазовых», обдумывал сценическое переложение одного из главных эпизодов.
Он обладал глубокими и весьма обширными познаниями в области драматургической литературы. Он досконально изучил Шекспира и Шиллера, поскольку они считались главными богами романтического пантеона. Но Достоевский также ценил и французский театр XVII века. В январе 1840 года он написал брату интереснейшее письмо:
«Но скажи, пожалуйста, говоря о форме, с чего ты взял сказать: нам не могут нравиться ни Расин, ни Корнель, оттого, что у них форма дурна? Жалкий ты человек! Да еще так умно говорит мне. Неужели ты думаешь, что у них нет поэзии? У Расина нет поэзии? У Расина, пламенного, страстного, влюбленного в свои идеалы Расина, у него нет поэзии? И это можно спрашивать. Да читал ли ты „Andromaque“, а? брат! Читал ли ты „Iphigénie“, неужели ты скажешь, что это не прелестно. Разве Ахилл Расина не гомеровский? Расин и обокрал Гомера, но как обокрал! Каковы у него женщины! Пойми его… А „Phèdre“? Брат! ты бог знает что будешь, ежели не скажешь, что это не высшая, чистая природа и поэзия. Ведь это шекспировский очерк, хотя статуя из гипса, а не из мрамора.
Теперь о Корнеле?… Да знаешь ли, что он по гигантским характерам, духу романтизма — почти Шекспир. Бедный! У тебя на все один отпор: „классическая форма“. Бедняк, да знаешь ли, что Корнель появился только 50 лет после жалкого, бесталанного горемыки Jodel’я (с его пасквильною „Клеопатрою“), после Тредьяковского Ronsard’а и после холодного рифмача Malherb’a, почти его современника. Да где же ему было выдумать форму плана? Хорошо, что он ее взял хоть у Сенеки. Да читал ли ты его „Cinna“. Перед этим божественным очерком Октавия, пред которым <…> Карл Мор, Фиеско, Тель, Дон Карлос. Шекспиру честь принесло бы это… Читал ли ты „Le Cid“. Прочти, жалкий человек, прочти и пади в прах перед Корнелем. Ты оскорбил его! Прочти, прочти его. Чего же требует романтизм, если высшие идеи его не развиты в „Cid’е“».