4 апреля 1886 года Толстой совместно с Н. Н. Ге-младшим и М. А. Страховым совершил путешествие пешком из Москвы в Ясную Поляну, оно продлилось несколько дней. В пути они встретили 95-летнего солдата, у которого остановились на ночлег. После общения с ним у Льва Николаевича возникла идея написания этой статьи. «Осталось, как я и ожидал, одно из лучших воспоминаний в жизни… Я воспользовался ими (книжечкой и карандашом –
В июне 1886 года из Англии Чертков пишет Л. Толстому: «В статье, начинающейся вашей встречей с отставным солдатом, вы, говоря о прежних представителях насилия и вместе с тем разврата, относитесь к ним с крайним негодованием, даже с презрением, отвращением, и в таком духе употребляете слова, подобные “блядь” и т. п. Не в слове дело, а в духе…» Чертков против подобной резкости писателя. В августе того же года он снова затрагивает тему: «ужасно сильно и поразительно убедительно то, что вы написали о “Николае Палкине” тогда ночью в записной книжке».
В 1887 году еще не законченный текст «Николая Палкина» попал без ведома Толстого к студенту М. А. Новоселову и был им нелегально отпечатан. Студента арестовали, Льву Николаевичу пришлось вмешаться, чтобы того выпустили.
В начале 1888 года в переписке с П. И. Бирюковым Толстой пишет: «Хотел вдогонку вам писать, дорогой Павел Иванович, что затея моя о печатании Палкина глупая, лучше оставить». Л. Толстой сначала согласился на предложение издать «Палкина» подпольно или за границей, а потом передумал.
Но в 1891 году статью напечатали в Женеве, в издательстве Элпидина. А скорее всего, перепечатали с какого-нибудь русского нелегального издания, со значительным количеством ошибок, пропусков, неверных чтений. С женевского издания пошли другие заграничные перепечатки.
В 1899 году статья вышла под редакторством В. Г. Черткова, но и это издание содержало много неточностей. К большому сожалению, «Палкина» выпускали еще не один раз, но полностью ошибки так и не были исправлены. Были сделаны минимум три попытки выпустить работу и в России, но ее арестовывали и приговаривали к уничтожению. Что же так не нравилось цензуре? Почему власти боялись ее распространения?
Льва Николаевича потряс рассказ старика, и поэтому он не смог остаться равнодушным. Статья была резкая и обличительная. Несмотря на то, что она осталась незавершенной и, как мы знаем, не была разрешена для публикации, она получила немалую известность, больше за границей. В отношении Л. Н. Толстого была открыта особая папка в цензурном ведомстве и заведено дело в полиции.
«Он рассказал все подробности без всякого раскаяния, как бы он рассказывал о том, как бьют быков и свежуют говядину. Он рассказал о том, как водят несчастного взад и вперед между рядами, как тянется и падает забиваемый человек на штыки, как сначала видны кровяные рубцы, как они перекрещиваются, как понемногу рубцы сливаются, выступает и брызжет кровь, как клочьями летит окровавленное мясо, как оголяются кости, как сначала еще кричит несчастный, потом только охает глухо с каждым шагом и с каждым ударом, как потом затихает и как доктор, для этого приставленный, подходит, ощупывает пульс, оглядывает и решает: можно ли еще бить человека, не убивать до смерти, или надо подождать и отложить до другого раза, когда заживет, чтобы можно было начать мучение снова и добить то количество ударов, которое какие-то звери, с Палкиным во главе, решили, что ему надо дать. Доктор употребляет свое знание на то, чтобы человек не умер прежде, чем не вынесет все мучения, которые может вынести его тело».
Одна из тем статьи – это скрытые казни, которые маскируют под жестокие наказания, а фактически они являются истязаниями и убийствами военнослужащих в армии. Николаем Палкиным прозвали солдаты царя Николая Павловича за телесные наказания: «Тогда на 50 палок и порток не снимали; а 150, 200, 300… насмерть запарывали… хуже аду всякого». «Унтер-офицера́ до смерти убивали солдат молодых. Прикладом или кулаком свиснет в какое место нужное: в грудь, или в голову, он и помрет. И никогда взыску не было. Помрет от убоя, а начальство пишет: “властию Божиею помре”. – И крышка».
В статье затронута и антивоенная тема. Для Толстого самое страшное, что человек не видит зла, совершаемого им, потому что оно прикрыто завесой антихристовой «законности», духом патриотизма и гражданского долга. Людям внушают, что убийства на войне, телесные наказания в армии, пытки в тюрьмах – это необходимость, а участие во всем этом «служилых людей» расценивается как усердие и доблесть. Лев Толстой видел в том болезнь невежественного, темного общества, одурманивание его гипнозом убеждений.