Толсты́е: безвестные и знаменитые

«По дороге на вокзал я встретила Алексея Алексеевича Игнатьева, и он, узнав, куда и зачем я еду, зарокотал, грассируя: "Алёшка, хам, он вас не примет, я его знаю! И какой он граф? Он совсем и не граф"».

Через год Игнатьев и сам возвратился в Россию, и проблема «граф – не граф» стала для него неактуальной. Однако в эмигрантских кругах продолжали выяснять, кто прав, кто виноват, собирая сплетни и копаясь в родословных. Князь Сергей Голицын в «Записках уцелевшего» привёл рассказ Александра Васильевича Давыдова – муж сестры матери Голицына, по прозвищу Альда, служил в Литературном музее у Бонч-Бруевича, где разбирал архивы:

«Помню один рассказ дяди Альды из его архивных поисков. Где-то он раскопал копию обращения матери писателя А. Н. Толстого на царское имя: она просит присвоить её малолетнему сыну фамилию и титул своего мужа, с которым не жила много лет. Выходило, что классик советской литературы вовсе не третий Толстой. Дядя показал этот документ Бончу. Тот ахнул и сказал: "Спрячьте бумагу и никому о ней не говорите, это государственная тайна"».

Желание титулованных особ исключить из своей среды отступника вполне понятно, поэтому верить таким откровениям нельзя, даже со ссылкой на Давыдова или Бонч-Бруевича. Тем более нет смысла верить утверждениям Романа Гуля, признанного летописца русской эмиграции. Вот что написано в книге «Я унёс Россию»:

«Был он и не "граф" и не "Толстой". О том, что настоящая фамилия Толстого должна быть Бострём, упоминает и Бунин в дневнике. Но только в Нью-Йорке от Марии Николаевны Толстой, хорошо знавшей семью графа Николая Толстого, я узнал о подлинном происхождении Алексея Толстого. У графа Николая Толстого были два сына – Александр и Мстислав. В их семье гувернером был некто Бострём, с ним сошлась жена графа и забеременела. Толстой был человек благородный (а может быть, не хотел огласки, скандала) и покрыл любовный грех жены; ребёнок родился формально как его сын – Толстой. Но после рождения Алексея Николаевича Толстого его "юридический" отец граф Н. Толстой порвал с женой все отношения. Порвали с ней отношения и сыновья – Александр и Мстислав. Оба они не считали Алексея – ни графом, ни Толстым».

Кого Роман Гуль имел в виду, на чьё мнение ссылался? Мария Николаевна – таких было несколько среди Толстых в первой половине прошлого века. Дочь генерала Николая Матвеевича Толстого умерла в 1906 году и похоронена в Ницце. Сестра графа Льва Николаевича умерла в 1912 году. Дочь священника Николая Алексеевича Толстого умерла в 1930 году, но не в Нью-Йорке, а в СССР. Вторая жена профессора Московской консерватории Сергея Львовича Толстого, урождённая Зубова, также закончила свои дни в СССР, в 1939 году. Возможно, Гуль знавал в Нью-Йорке ещё какую-то Толстую – пятую? Однако не исключено, что подслушав где-то разговор про мифического «гувернёра Бострёма», решил создать свой вариант биографии известного писателя.

Надо признать, что родословные потомственных дворян нередко содержат сведения не вполне достоверные – достаточно вспомнить мифического Индроса с «тремя тысячами пришедших с ним мужей», и даже история появления прозвища Толстой недостаточно обоснована, чтобы испытывать к ней полное доверие. Вот и графский титул Алексея Толстого стал поводом для пересудов и подозрений. Не вызывает сомнения лишь то, что его мать, урождённая Александра Тургенева, была замужем за графом Николаем Александровичем Толстым. Отставной подпоручик был груб и ревнив, поэтому можно в какой-то степени понять его жену – через два месяца после рождения Алёши она ушла к другому. Так небогатый дворянин Алексей Бостром стал фактическим отцом ребёнка, судя по всему, не имея никакого отношения к его зачатию. Эта версия отчасти подтверждается содержанием письма, которое Александра написала Бострому в апреле 1982 года, за восемь месяцев до появления на свет Алёши:

«Первое и главное, что я почти уверена, что беременна от него. Какое-то дикое отчаяние, ропот на кого-то овладел мной, когда я в этом убедилась. Во мне первую минуту явилось желание убить себя».