Толсты́е: безвестные и знаменитые

Помимо того, что Толстой не имел чёткого мировоззрения, за исключением любви к просвещённой Европе, есть ещё одно объяснение его странных метаний между любовью и ненавистью, между восхищением и скорбью. Толстого по-прежнему преследовали жуткие головные боли, следствие неведомой болезни, вызванной то ли проклятием царевича Алексея, то ли кровосмесительной связью его родителей.

В «Заметках (о литературе и современниках)» Иван Бунин написал такие слова:

«В молодости я знал многих московских поэтов из тех, что назывались "самоучками". Какой это был жалкий и трогательный народ! Какая нищета и какая одержимость в смысле любви к литературе! Воспевали они, конечно, больше всего эту нищету, горько оплакивали свою бедную долю да несправедливость, царящую в мире. <…> Помню, один из них писал так: "Дурак катается в карете, А ты летишь на ломовом!" Таких поэтов было несметное количество, и о других, кажется, и слуху не было».

Вряд ли эти слова напрямую относятся к Толстому, хотя он тоже самоучка и в поэзии, и в драматургии, и даже писал «дурацкие» стихи, приписывая их Козьме Пруткову. Однако нищета в том, что касается мировоззрения, и одержимость в любви к литературе, причём любовь была в какой-то мере безответной, – эти определения применимы и к Алексею Константиновичу Толстому.

Глава 9. Удивительная хромосома

Граф Алексей Константинович Толстой удостоился от Ивана Бунина эпитета «удивительный». Такого рода неоднозначный комплимент можно объяснить тем, что писатели были незнакомы – когда граф умер, юный Ваня был увлечён стихами Пушкина и даже не подозревал о существовании одного из создателей образа Козьмы Пруткова и автора драмы «Царь Фёдор Иоаннович». А вот с другим графом из рода Толстых знакомство состоялось – Бунин встречался с Алексеем Николаевичем и в Москве, и в Одессе накануне разгрома Белого движения, и в парижской эмиграции, так что имел полное право высказать своё мнение о нём.

Через несколько лет после смерти «красного графа» были опубликованы воспоминания Бунина под названием «Третий Толстой». Если рассматривать писателей Толстых в хронологическом порядке, то Алексей Николаевич, действительно, оказывается на третьем месте. Итак, слово Ивану Бунину:

«Это был человек во многих отношениях замечательный. Он был даже удивителен сочетанием в нём редкой личной безнравственности (ни чуть не уступавшей, после его возвращения в Россию из эмиграции, безнравственности его крупнейших соратников на поприще служения советскому Кремлю) с редкой талантливостью всей его натуры, наделенной к тому же большим художественным даром».

Как видим, и здесь Бунин использовал эпитет «удивительный», хотя на этот раз счёл возможным разъяснить причины столь нелицеприятной характеристики – это «служение советскому Кремлю», к которому Бунин не испытывал ни малейшего почтения. Есть и другая версия – будто Бунин не простил Толстому его высказываний в интервью 1936 года:

«Я прочёл три последних книги Бунина – два сборника рассказов и роман "Жизнь Арсеньева". Я был удручён глубоким и безнадёжным падением этого мастера. От Бунина осталась только оболочка прежнего мастерства. Судьба Бунина – наглядный и страшный пример того, как писатель-эмигрант, оторванный от своей родины, от политической и социальной жизни страны, опустошается настолько, что его творчество становится пустой оболочкой, где ничего нет, кроме сожалений о прошлом и мизантропии».

Однако вряд ли стоит сводить всё к личной мести – Бунин не послушался Толстого и не вернулся в Россию, тот обиделся и подверг своего коллегу уничижительной критики, ну а затем последовал ответ. На самом деле, Бунин и Толстой к тому времени находились по разные стороны от баррикады, отделявшей Советскую Россию от остальной Европы, и потому намеренно или по принуждению писали так, как «полагалось» писать. Но Бунин в своих воспоминаниях приводит эпизоды из жизни Толстого, никак не связанные с политикой и вовсе не унижающие его достоинство, и потому этим зарисовкам можно верить:

«Вёл он себя в эмиграции нередко и впрямь "Алёшкой", хулиганом, был частым гостем у богатых людей, которых за глаза называл сволочью, и все знали это и всё-таки прощали ему: что ж, мол, взять с Алёшки!»

Ну вот и Бунин простил, всего лишь пожурив за лицемерие, но это лишь штрихи к портрету человека, с которым он в то время состоял в приятельских отношениях. Впрочем, обращают на себя внимание слова Бунина о том, что Толстой предпочитал общество богатых людей, конечно, если позволяли обстоятельства. Желание быть поближе к богачам появилось у него в голодную зиму после большевистского переворота. Тогда многие художники и писатели имели возможность подкормиться в литературном салоне Цетлиных, что немудрено, поскольку Михаил Осипович был обладателем солидного состояния.