Толсты́е: безвестные и знаменитые

«Живём мы в пансионе, недурно, но тебе бы не понравилось. Вина здесь совсем нет, это очень большое лишение. <…> Здесь вовсю идёт издательская деятельность. На марки всё это гроши, но, живя в Германии, зарабатывать можно неплохо. По всему видно, что у здешних издателей определенные планы торговать книгами с Россией».

Похоже, что после разрыва с семьёй Цетлиных и исчерпанием прочих финансовых ресурсов в голове Толстого постепенно вызревала мысль о необходимости возвращения в Россию. Ещё в Париже он начал писать свою знаменитую трилогию «Хождение по мукам», однако проблема заключалась в том, что со своим прежним багажом, с идеей сочувствия Белому движению он в России никому не нужен. Графский титул так же не способствовал благожелательному отношению новой власти к даровитому писателю. Впрочем, ни службой в армии Деникина, ни сотрудничеством с белоэмигрантскими организациями Толстой себя не запятнал, поэтому перспектива возвращения на родину не выглядела в его представлении, как совершенно безнадёжная авантюра, чреватая нежелательным знакомством с ЧК-ОГПУ. Но если бы не деятельная поддержка со стороны Максима Горького, с которым Толстой познакомился в 1922 году, вряд ли бы он решился на возвращение в Россию.

Вот отрывок из письма Горького Толстому от 20 января 1923 года:

«Слышал, что вы ушли из "Накануне" – это очень хорошо! Но вам необходимо заявить об этом гласно, напечатав, хотя бы в "Днях", коротенькое письмецо: больше в "Накануне" не сотрудничаю».

Толстой окончательно порвал с газетой «Накануне» в июле того же года и вскоре уже был в Москве. Итак, возвращение свершилось, в застенки ЧК Толстой так и не попал, но первое время ему было трудно освоиться в новой среде, а тут ещё «пролетарские писатели» из РАПП ополчились на пришлого писателя. На помощь Алексею Толстому пришёл Горький, который вывел в люди не одного писателя, а уж помочь талантливому литератору освоиться в СССР – это было его прямой обязанностью и гражданским долгом. По образному выражению Валерии Новодворской, «Горький благословил, а критики облизнулись».

Понятно, что «предательство» Толстого не обрадовало Бунина. Несмотря на то, что они в дальнейшем поддерживали отношения, Бунин остался при своём мнении, которое изложил в статье «Третий Толстой»:

«Страсть ко всяческим житейским благам и к приобретению их настолько велика была у него, что возвратившись в Россию, он в угоду Кремлю и советской черни тотчас принялся не только за писание гнусных сценариев, но и за сочинения на тех самых буржуев, которых он объедал, опивал, обирал "в долг" в эмиграции».

И далее:

«Он, повторяю, приспособлялся очень находчиво. Он даже свой роман "Хождение по мукам", начатый печатанием в Париже, в эмиграции, в эмигрантском журнале, так основательно приспособил впоследствии, то есть возвратясь в Россию, к большевицким требованиям, что все "белые" герои и героини романа вполне разочаровались в своих прежних чувствах и поступках и стали заядлыми "красными"».

Тут уже явный перебор! Далеко не все «белые герои» присягнули большевикам. Даже Рощин усомнился в правоте вождей Белого движения только после контузии – корниловец Валерьян Оноли выстрелил ему «со спины в голову из револьвера в упор» во время пешей атаки под Екатеринодаром.

В Толстого никто не стрелял – причиной принятия судьбоносного решения стала забота о пропитании семьи. Однако бывший граф никак не ожидал, что возвращение в Россию принесёт ему такие блага. По словам Бунина, во время встречи в 1936 году в Париже Толстой, уговаривая его возвратиться в Россию, хвастал своими «достижениями»:

«Ты и представить себе не можешь, как бы ты жил, ты знаешь, как я, например, живу? У меня целое поместье в Царском Селе, у меня три автомобиля. <…> У меня такой набор драгоценных английских трубок, каких у самого английского короля нету».

Прав был Бунин – Толстой своей трилогией «Хождение по мукам» действительно угодил Кремлю, пожалуй, как никто другой из тогдашних писателей, а потому на законных основаниях пользовался привилегиями литературного генерала. Впрочем, не одному ему так повезло – кинорежиссёр Алексей Герман с восторгом вспоминал о тех временах, когда его отец, писатель Юрий Герман, тоже был в фаворе:

«Папа всё-таки был пуганым, а я – не пуганый, поскольку рос сыном писателя, который дважды пил водку с вождём, у которого была Сталинская премия, огромная квартира, несколько домработниц, личный шофер. Когда папа попадал в какие-то неприятности, постановления и так далее – ниже двух домработниц мы никогда не падали».

И это при том, что у популярного киноактёра Николая Черкасова, по словам всё того же Алексея Германа, «было пять человек прислуги».

Вне зависимости от количества обслуживающего персонала, можно сказать, что граф не много потерял, отказавшись от титула и от прежних убеждений. Но вот какая незадача – граф или не граф? Мария Белкина в книге «Скрещение судеб» рассказала о своей встрече с графом Алексеем Игнатьевым в конце тридцатых годов: