Толсты́е: безвестные и знаменитые

«Вмешавшись в спор Крузенштерна с капитаном Лисянским, Толстой довёл доброго и скромного Крузенштерна до того, что тот был вынужден оставить Толстого в наших Американских колониях, и не взял его с собою на обратном пути в Россию. Толстой пробыл некоторое время в Америке, объездил от скуки Алеутские острова, посетил дикие племена Колошей, с которыми ходил на охоту, и возвратился через Петропавловский порт сухим путем в Россию».

В этих словах успокаивает то, что граф, оказавшись вдали от родины, проявил свойственные русским людям стойкость и находчивость, преодолел все трудности и возвратился домой. Другой на его месте женился бы на алеутке и запил горькую, освоив производство самогона из местного сырья.

Не удержался от рассказа о своём знаменитом родственнике и Сергей Львович Толстой. В монографии «Фёдор Толстой Американец», изданной в 1926 голу, он попытался разобраться, где же высадили его родственника – на Алеутских островах или на Камчатке. Но перебрав несколько возможных вариантов, к определённому выводу так и не пришёл.

Как бы то ни было, причин для такого наказания было предостаточно. Одну из проделок Фёдора Ивановича, объектом которой стал корабельный священник, описала в своих воспоминаниях племянница, Мария Фёдоровна Каменская:

«У Фёдора Ивановича в голове <…> созрел план новой потехи: напоил батюшку до "положения риз", и когда несчастный священнослужитель как мёртвый навзничь лежал на палубе, граф припечатал ему сургучом бороду к полу украденною из каюты Крузенштерна казённою печатью. Припечатал и сидел над ним, пока он проснётся. <…> И только что старичок открыл глаза и хотел приподняться, Толстой, указывая пальцем на печать, крикнул ему:

– Лежи, не смей! Видишь – казённая печать…

После принуждены были ножницами подстричь бороду священнику почти под корешок, чтобы выпустить его на свободу».

Но этого Толстому показалось мало. По мнению Каменской, его особенно раздражало то, что вся команда занята делом, а он вынужден скучать, исполняя роль делопроизводителя при камергере Резанове – тот был направлен с дипломатической миссией в Японию. Вдоволь поиздевавшись над попом, Толстой решил насолить и капитану. Роль исполнителя своего замысла он доверил обезьяне – Каменская пишет, что Крузенштерн взял с собой в плавание любимого орангутанга. Николай Толстой-Милослав-ский, автор книги «Толстые: двадцать четыре поколения на фоне русской истории. 1353-1983», утверждает, что обезьяну прихватил Фёдор Иванович во время недолгого пребывания экспедиции на Маркизских островах. Так или иначе, но орангутанг «по наущению» Толстого испортил все записи капитана, сделанные за время путешествия. Это и стало причиной высадки Толстого на остров, скорее всего, вместе с обезьяной.

Толстой прожил на Алеутских островах около года, затем на корабле Российско-Американской компании перебрался на Камчатку, откуда уже сухопутным путём отправился домой. По возвращении он в качестве наказания за свои прегрешения два года прослужил в гарнизоне Нейшлотской крепости, а затем был возвращён в Преображенский полк, в составе которого принимал участие в войне со шведами в качестве адъютанта при князе Долгорукове. Филипп Вигель в своих «Записках», изданных в 1892 году так описывал его жизнь при штабе:

«Князь знал его издавна и был с ним как со старым товарищем, любил слушать его рассказы, мастерски излагаемые, и не иначе называл его как Федей или Фёдором. Толстой заведывал походным хозяйством и за столом разливал суп, делал для личного употребления князя конверты (тогда не было еще клееных) и т.п. и сберегался для отчаянных предприятий».

В 1812 году Толстой в рядах ополчения сражался при Бородине, за храбрость был удостоен Георгия IV степени, а после окончания войны вернулся к более привычным для себя занятиям – карты, дуэли, кутежи. К тому времени за ним прочно закрепилось прозвище «Американец».

Выйдя в отставку в чине полковника, Фёдор Иванович обосновался в Москве, в Староконюшенном переулке. Судя по всему, он построил себе дом на земле, принадлежавшей его бабке, Александре Ивановне Толстой, в девичестве княжны Щетининой. До пожара 1812 года здесь стоял её особняк – третий от Арбата по Староконюшенному переулку. Позже Толстой жил в Сивцевом Вражке, а затем перебрался в дом № 37 по Остоженке.

Когда Фёдор Иванович бывал в гостях у Фёдора Петровича, в Петербурге, обычно он устраивал перфоманс, описанный Марией Фёдоровной Каменской в её воспоминаниях:

«Но не успели мы совсем ещё отобедать, как дедушка, на моё счастье, хлопнул племянника по плечу и весело сказал ему:

– Ну, Американец, потешь гостей моих, покажи дамам твою грудь и руки, а после кавалерам и всего себя покажешь…