Том 1

Это самый «Достоевский» из романов Бондарева. Авторская позиция в отношении ко многим героям сложна и глубоко упрятана. Читателю предложено подойти к сюжету и характерам произведения не с привычными мерками буквального толкования.

Между главными персонажами «Выбора» — Васильевым и Рамзиным — нет открытого антагонизма, но он содержится в их жизненных позициях. Единожды преступив законы человеческой общности, долга перед людьми, Рамзин стал апологетом непременности конфликта личности с обществом. Его индивидуалистическое сознание не только не выносит власти чужой воли — он отвергает для себя любое воздействие со стороны. Во всякой организованной общности и ее требованиях он видит только насилие, персонифицированное для него в Лазареве и Воротюке.

Бондарев дает возможность своему герою высказаться — как Достоевский позволяет Раскольникову выразить идею наполеонизма. Первые же слова Рамзина: «Моя великая Родина меня давно похоронила» — полны мрачного цинизма, противопоставления себя всему роду человеческому. «Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел», — нервозно, но и воинственно провозглашает Илья взятую им на вооружение идею индивидуализма. Вся его судьба, истоки которой в детском еще его прошлом, — это движение к свободе человека сильного, но заблуждающегося в понимании термина «свобода» и, соответственно, в поисках пути к ней. Рамзин трагически изживает себя — он смертельно болен не только физически.

Очевидна политическая и социальная подоплека этого образа, упреждающий жест писателя, обращенный к тем, кто в поисках лучшей доли хотел бы «оторваться от ветки родимой», — трагична перспектива жизни пария на чужбине. Но в судьбе и в образе Рамзина еще важнее мысль о несостоятельности идеи конфронтации человека и мира, об индивидуализме как всемирно-историческом заблуждении, сегодня особенно опасном для мира, подрывающем основы людской общности. Бондарев всегда познает ценность человека в его отношениях к народной жизни. Потому оп и не оставляет тему войны, безошибочно испытывающей человека «на крепость» его связей с обществом. Изображая человека исключительной судьбы, отнесясь к этой потерянной душе с ностальгическим состраданием, писатель получает дополнительные возможности еще раз утвердить непререкаемые общественные законы.

Требование Бондарева к каждому человеку «чувствовать себя как бы стоящим перед высшим судом совестливого разума» своеобразно раскрывается в образе Васильева. Вероятно, автор делает его художником (как Никитина — писателем) потому, что человек творческого труда — это тип личности, «обреченный» на рефлектирование как непременную составную высокого профессионализма. Васильев на свой лад тоже эгоистичен и тоже несет на себе не один знак «скорбного несовершенства». Но именно образом Васильева утверждается в романе правота общественного сознания, мысль о противопоказанное для любой личности «горделивого индивидуалистического одиночества». Попытка отгородить себя от людей пагубна и для самого художника — это выстрадал Васильев в процессе своих нелегких исканий.

Из всех чувств, которые Бондарев считает основополагающими для человека, трепетно изливается в «Выборе» чувство любви к Родине. Оно — в привязанности Васильева к Замоскворечью, с тополиными метелями лета на его улочках, с «оттепельно-мокрыми обледенелыми водосточными трубами» и «косматостью низкого солнца над крышами, такими белыми, с мучительной синевой на теневых скатах, какими бывали близко к весне», «жесткой влагой» снега и мутными фонарями, скрипящими, вздрагивающими на столбах в ветровых токах зимней улицы… Никакая «переизбыточная красота» Венеции не может вызвать у Васильева ничего хотя бы отдаленно равного тому, что он испытывает к своей Москве. В его душе и сознании город и природа живут едино, слитно, они равно любимы и равно тревожат. Васильев не просто художник, но художник-пейзажист. Именно природа дает ему «воспламененье», помогает идти сквозь маету жизни, позволяет ощущать себя «травинкой этой травы… частичкой прекрасного мира» — испытанное однажды Васильевым в летней степи это чувство он полагает «равным бессмертию».