Том 1

Кот Разнесчастный — он был прозван так за постоянное выпрашивающее мяуканье на кухне в часы, когда тетя Глаша готовила обед, — сидел на подоконнике и с неохотой, как бы между прочим, ловил лапой осеннюю муху, сонно жужжащую на стекле; Валя, засмеявшись, погладила его.

— Ах ты, лентяй, не видел, когда приехал братень?

В ответ кот зевнул, спрыгнул с подоконника и, нудно, хрипло мяукая, принялся тереться о Валину ногу: подхалимством этим он напоминал, что наступило время обеда.

Громко стукнула входная дверь, в передней зашаркали шаги — это тетя Глаша вернулась с дежурства, и Валя в сопровождении назойливого кота вышла ей навстречу, сказала весело:

— Можете кричать «ура» и в воздух чепчики бросать — Вася приехал! Плащ и чемодан дома. Будем обедать? А то Разнесчастный упадет в голодный обморок.

— Вижу плащ-то, вижу, — забормотала тетя Глаша, разматывая платок. — Давеча, на рассвете, мимо госпиталя машины с ихними пушками проехали. Сразу подумала: вернулись из лагерей. Тяжела военная жизнь: с машины на машину, с места на место… Устала я сегодня… — заключила она ворчливо. — Устала как собака. Обед разогрела бы, руки не подымаются…

— Сейчас всё сделаем, — успокоила ее Валя.

Обедали на кухне; то и дело отгоняя полотенцем невыносимо стонущего под ногами кота, тетя Глаша рассказывала:

— Четвертого дня майора ихнего в пятую палату привезли. Этого важного, знаешь? Как его… Градусникова… Термометрова… Фамилия какая-то такая больничная. Сердце. Поволновался шибко. У военных всегда так: то, се, туда, сюда. Одни волнения. Да отстань ты, пес шелудивый! Ведь налила тебе в блюдце…

Она подтащила кота к блюдцу, однако тот, усиленно упираясь всеми четырьмя лапами и ткнувшись усатой мордой в суп, фыркнул и опять обиженно заорал на всю кухню протяжным скандальным голосом. Валя усмехнулась; тетя Глаша продолжала:

— А когда этот важный майор, значит, очнулся, то и завелся: почему подушки не мягкие, одеяла колючие, почему жарко в палате? А вентиляция как раз была открыта. Чуть не сцепилась я с ним, не наговорила всякого, а самою в дрожь прямо бросило: ровно ребенок какой!..

— Короче говоря — капризный больной?

— А? — переспросила тетя Глаша и вытерла красное лицо передником. — Нет, надо уходить из госпиталя. Портится у меня характер.

После обеда Валя ушла к себе, чтобы позвонить в училище, в канцелярию первого дивизиона, где могли ее соединить с братом, и, сняв трубку, подумала: если вернулся дивизион, то Алексей должен обязательно позвонить ей сегодня… Тетя Глаша загремела тарелками на кухне, включила радио — она не пропускала ни одной передачи для домашних хозяек. Валя набирала номер дивизиона, а по радио с надоедливой грустной сладостью звучала песенка об отвергнутой любви девушки-доярки с потухшими задорными звездочками в глазах и о неприступном, бравом парне-гармонисте — просто невыносимо было слушать эту несносную чепуху!

В дверь поскребли, потом, надавив на нее, не без ехидства поглядывая на Валю, в комнату втиснулся Разнесчастный, облизываясь так, что языком доставал до глаз. Телефон в дивизионе не отвечал, а кот в это время, задрав хвост, со злорадным торжеством хвастаясь своей победой на кухне, прошелся по комнате, и Валя положила трубку, села на диван, сказала, похлопав себя по коленям:

— Ах ты обжора, господи! Ну прыгай на колени, дурак ты мой глупый, усатище-тараканище! Ложись и мурлыкай. И будем ждать телефонный звонок. Нам обязательно должны сегодня позвонить, понимаешь?

Уже сумеречно темнело в комнате, окна полиловели; мурлыкал Разнесчастный, согревая Валины ноги; тетя Глаша по-прежнему возилась на кухне; по радио же теперь передавали сентиментальный дуэт из оперетты, и медовый мужской голос доказывал за стеной:

Любовь такая
Глупость большая…

— Возмутительно! — сказала Валя и засмеялась. — Должно быть, все работники радио перевлюблялись до оглупления. Тетя Глаша, — крикнула она, — включите что-нибудь другое! Ну Москву, что ли!

— А разве не нравится? — отозвалась тетя Глаша. — Хорошо поют. Про любовь. С чувством.

— Про ерунду поют, — возразила Валя. — Патокой залили совершенно.

— А ты не особенно-то критикуй…

Но приторный голос влюбленного оборвался, предвечерняя тишина затопила комнаты: тетя Глаша все же выключила радио.

Внезапно затрещал резкий звонок. Валя, вздрогнув, вскочила с дивана, подумала, что зазвонил телефон, но ошиблась — звонок раздался в передней: пришла Майя, и, оглядев ее с головы до ног, Валя сказала чуточку удивленно:

— Почему ты не была в институте? Что с тобой? Раздевайся, пожалуйста. И не смотри на плащ моего брата такими глазами — училище уже в городе.

— Да? — почему-то испуганно выговорила Майя. — Они приехали?..

На ней было теплое пальто, голова повязана пуховым платком: в последнее время она часто простуживалась — лицо поблекло, осунулось, отчего особенно выделялись темные глаза; она стала остерегаться сквозняков, на лекциях куталась в платок, как будто ей зябко было, и порой, задерживая взгляд на окне, подолгу смотрела куда-то с выражением тихой, труднопреодолеваемой боли.