Том 1

— Значит, обоим неясно, что произошло? — прервал капитан Мельниченко. — В конце концов дело касается чести — вашей, Брянцев, и вашей, Дмитриев. Объясните, Брянцев, что вы считаете клеветой? Опровергайте, если это так. И немедленно!

Высокий смуглый лоб Бориса залоснился от выступившего пота.

— Хорошо… Я объясню… Но я не буду так безответствен, как Дмитриев… Хорошо, я выскажу то, что не хотел говорить.

Он выпрямился и глубоко вздохнул, как если бы через силу предстояло объяснять особо резкие неприятные себе и другим вещи; и почему-то сейчас, в эту минуту, его досадливое, разочарованное выражение лица и его голос показались противоестественными, и Алексей вдруг подумал, что Борис заранее готов был к подобному разговору, все заранее решил для себя детально и точно, и эта горькая догадка поразила его.

— Я, наверно, слишком грубо выразился: «клевета», — сказал Борис несколько усталым голосом. — Назову другим словами: «двусмысленные намеки». Да, мы с Дмитриевым считались друзьями. И я вынужден подробнее объяснить почему. — Борис облизнул губы. — Корни идут еще с фронта. Скрывать теперь нечего… Однажды трех артиллеристов, в том числе нас, взяли в разведку, и вышло так, что Дмитриев… Сейчас нескромно, может быть, говорить о себе. Но вышло так, что я целый час прикрывал Дмитриева огнем и помог ему дотащить «языка» к нашим окопам. — Борис искоса посмотрел на Алексея. — В училище паши взаимоотношения изменились. Не знаю почему. Может быть, Дмитриев чувствовал себя обязанным мне, что ли, за прошлое — не знаю! Верно или неверно, психологически я объяснял это так: порой люди, чувствующие себя в долгу друг перед другом, не всегда остаются друзьями. Тяжелый груз — быть обязанным тому, кто знает твою прошлую ошибку.

— Какую?.. Я допустил ошибку в разведке? — выговорил Алексей, изумленный этим неожиданным объяснением Бориса. — Скажи же, что за ошибку?..

Борис с вежливой сухостью ответил:

— Я могу объяснить, но это к делу не относится, — ты не разобрался в обстановке, поэтому мы наткнулись на боевое охранение немцев и едва не попали им в лапы. Впрочем, я не хочу об этом… И теперь — основное. — Борис опустил глаза, вдохнул носом воздух, как бы набираясь сил для главного, четко произнес: — Товарищ капитан, катушка связи, найденная в кустах, не моя катушка…

— Значит, катушка Дмитриева?

— Я не утверждаю, товарищ капитан, — сдержанным тоном возразил Борис. — Я не видел. Но мне кажется, что Дмитриев мог потерять эту катушку… После того, что Дмитриев говорил здесь, у меня невольно сложилось мнение, что он хочет дискредитировать меня перед взводом, перед офицерами. Может быть, потому, что Дмитриев опоздал с открытием огня, и, наверно, из-за его личной неприязни ко мне он хочет в своей неудаче обвинить меня. Поэтому я должен был объяснить все так подробно.

— Понятно, — сказал капитан. — Дмитриев потерял катушку, попросил у вас связь — у вас нет. Тогда он решил свести с вами счеты. Что ж, возможно. Но каков все-таки смысл этой мести?

— Не знаю.

— А как же связисты Дмитриева? Вот что непонятно! Они-то видели?

— Дмитриев — влиятельный человек во взводе, товарищ капитан.

— А ваши связисты?

— Полукаров может подтвердить, что у нас было четыре катушки. Связь несли я и он. Березкин нес буссоль и стереотрубу.

— Что вы скажете на это, Дмитриев?

Но Алексей, не пошевельнувшись, сидел как глухой, устремив взгляд себе под ноги.

— Что вы скажете на это, Дмитриев? — повторил капитан настойчивее.

И тогда Алексей встал, чувствуя звенящие толчки крови в висках. Он. еще не мог до конца поверить тому, что сейчас услышал, поверить в эту подробную, продуманную доказательность Бориса, в эту его нестерпимо ядовитую ложь, и он с трудом нашел в себе силы, чтобы ответить потерявшим гибкость голосом:

— Более чудовищной лжи прямо в глаза я никогда не слышал! Мне нечего… Я не могу больше ничего сказать. Разрешите мне уйти, товарищ капитан?

Отодвинув орудийный ящик, заменявший стул, Мельниченко вышел из-за деревянного столика, раскрыл дверцу железной печки; пламя осветило его лицо, и, вглядываясь в огонь, он проговорил с размеренным спокойствием, которому позавидовал Чернецов:

— Можете идти. Идите. Вы, Брянцев, останьтесь.

Уже отдергивая полог, Алексей почувствовал вязкую тишину позади, и в ту секунду его душно сжало тоскливое ощущение чего-то навсегда беспощадно разрушенного, утраченного.

А Борис, слегка морщась, сидел неподвижно, потом на лбу его пролегла морщинка — и лейтенант Чернецов видел эту тонкую нить морщинки, казавшуюся ему чужеродной, болезненной, будто отражение чрезмерного, но скрытого внутреннего напряжения.

Все молчали. Докрасна раскаленная печка с настежь раскрытой дверцей жарко гудела в палатке, угольки с яростным треском выстреливали в земляной пол, рассыпались искрами. Мельниченко, стоя перед печкой, не поворачивался, пе задавал никаких вопросов.

И Борис, не выдержав этой тишины, попросил невнятно:

— Товарищ капитан, разрешите и мне идти?

— Подождите, — остановил Мельниченко.—Я задержу вас ненадолго.