Том 1

Алексей перепрыгнул через перила, и поджидавшая его Валя с изумлением увидела, как мальчишки закипевшим водоворотом закрутились перед ним, дружно крича: «Как фамилия? Как ваша фамилия, дяденька? Вы снайпер?» Он сказал им что-то; один из них, бедового вида, в кепке с пуговкой, ответил: «Есть!» — и водоворот этот двинулся по аллее в сторону набережной.

— Ты хвастунишка! — улыбаясь, заговорила Валя. — Ты же испортил жизнь автомобилисту, видишь, он мгновенно куда-то исчез. Еще умрет от огорчения… Придет в училище, ляжет на кровать и умрет от горестных воспоминаний. Ой, не могу! — Она так засмеялась, что слезы выступили на ресницах. — Как он надвинул козырек на глаза! Словно его кто-то по затылку ударил!

В это время к ним подошел Полукаров; весь взъерошенный, виновато щурясь, он хотел что-то сказать Алексею,, но лишь раскланялся с подчеркнутой воспитанностью, стесненный, видимо, присутствием Вали.

— Ладно, Женя, прости, что я тебе помешал, но, кажется, теперь все в порядке, — проговорил Алексей.

— Он так плохо стреляет? — разочарованно спросила Валя, когда они наугад пошли по аллее.

— Он близорук. Постеснялся или забыл надеть очки, наверно.

Валя сказала тихо, взяв его под руку:

— А каков ты, хвастун, а? Правда, ты сумел расположить к себе сердца зрителей. Я все видела.

Он ответил полушутливо:

— Я этого и хотел. Пусть знают, как стреляют артиллеристы. Это все-таки марка фирмы.

— На войне тоже была эта марка фирмы?

— Да. Только на войне далеко до хвастовства. Там было дело. Нет, не дело, а страшная работа.

Над деревьями небо фиолетово вспыхнуло, вновь раскололось фейерверком; они оба посмотрели туда; и Алексей, проследив за дымными нитями впереди, продолжал:

— Самому странно — даже вот эти ракеты напоминают ночь на передовой, хотя я знаю, что войны нет, что я с тобой в парке и все отлично… А насчет стрельбы ты не думай, что я стреляю особенно хорошо. Правда, до артиллерии я случайно месяц пробыл в снайперской, но снайпера из меня не получилось. Кстати, мой друг Толя Дроздов за тридцать шагов попадает из пистолета в гривенник… Без всякой снайперской школы. Прекрасно стрелял Борис из автомата. У него очень точный глаз.

Замедляя шаги, Валя прикусила губу, вопросительно взглянула на Алексея.

— А ты наконец можешь мне сказать, что у вас произошло с Борисом? Ведь что-то произошло? Или это тайна?

— Нет, не тайна. Но мне не хочется говорить об этом. Просто, когда теряешь друга, становишься как-то беднее.

Тут из боковой аллеи с шумом, с топотом подбежала к ним группа запыхавшихся мальчишек, и, как показалось Вале, предводитель их, тот самый, бедовый, в клетчатой кепке с пуговкой, взбудораженно шмыгнул носом, выпятил грудь и, задыхаясь от усердия, выкрикнул:

— Товарищ снайпер, ваше приказание выполнено! Ваши товарищи на набережной. Там много курсантов из артиллерийского училища.

Валя повела на Алексея удивленными глазами, а он даже не улыбнулся, приложил руку к козырьку, ответил серьезно:

— Спасибо, друзья, можете идти.

— Есть идти! — И мальчишки, весьма довольные собой, гурьбой кинулись назад к боковой аллее в направлении аттракционов.

А эта дальняя глухая аллея, по которой шли они без направления, была темноватой, точно шалаш, засыпанный кучами опавшей листвы, и было непонятно, как мальчишки нашли здесь Алексея. По-осеннему шуршало, похрустывало под ногами, горел одинокий фонарь в черных ветвях, над безлюдными скамейками, и везде: в шорохе листьев, в запахе сырости, в оголенном свете фонаря — был ноябрь.

— Вот видишь, — вдруг сказал Алексей весело, — мальчишки, оказывается, всё знают. Пойдем, познакомлю тебя с моими друзьями. Они должны тебе понравиться, я уверен. Толя Дроздов, Саша Гребнин, Миша Луц, Степанов. Сейчас ты их увидишь.

Справа был маленький пруд, в нем на середине загорались и гасли отдаленные взлеты ракет, а под обрывом в темной недвижной воде уже собрались целые плоты кленовых и каштановых листьев, и от пруда дуло пронизывающим холодком.

— Мальчишки, снайпер… черт знает что! — проговорила Валя и неожиданно повернулась к нему, взялась за борта шинели, коснулась губами его щеки, — Ты знаешь… я тебя сегодня особенно люблю.

Глава двадцать пятая

В двенадцать дня капитан Мельниченко начал обход дивизиона и только в половине второго спустился в главный вестибюль.

Стоял солнечный день в предвременье мороза.

Был час обеденного перерыва, затихший во время занятий училищный корпус наполнялся жизнью: зазвучали голоса в коридорах батарей, застелились папиросным дымом курилки, в комнату оружия несли буссоли, прицелы, артиллерийские планшеты, а на дворе натруженно ревели моторы: курсанты, вернувшиеся с полевых учений, отцепляли орудия от машин, вкатывали в автопарк. По этажам пронеслась команда дежурного по дивизиону:

— Приготовиться к обеду!