Том 1. Греция

Традиционный комплекс басенных идей почти полностью сводится к проблемам этическим, к проблемам практической нравственности. Вся иная проблематика – религиозная, метафизическая, социально-политическая, эстетическая – или вовсе не затрагивается басней, или затрагивается лишь в связи с основной этической проблемой. Федр и Бабрий, откликаясь на интересы своего времени, расширяют кругозор басни и чаще выходят за пределы чисто этической проблематики. Но и здесь не только направления их интересов расходятся – Бабрий развивает преимущественно религиозные (точнее, антирелигиозные) темы, Федр – социально-политические темы, – но даже в разработке одной и той же темы позиции поэтов оказываются, как мы увидим, противоположны.

Правда, метафизические взгляды Федра и Бабрия в основе своей, по-видимому, тождественны. Высшей силой, господствующей в мире, является судьба (τύχη, fortuna – разница между fatum и fortuna у Федра не поддается определению)63. Того, что назначено судьбой, избежать нельзя: юноша, укрытый от встречи с живым львом, погибает от льва нарисованного (Бабрий, 136); осел даже смертью не спасает свою шкуру от предопределенных побоев (Федр, IV, 1). Человек не повинен в том, что с ним случается по воле судьбы (quid fortunae, stulte, delictum arguis? – говорит евнух негодяю у Федра, III, 11, 6). Против судьбы бессилен не только людской род (vulgus fictilis, qui simul offendit ad fortunam, frangitur, – Федр, IV, 16, 3–4), но даже боги. Об этом особенно усердно напоминает Федр: божество даже в гневе не властно ускорить гибель святотатца (IV, 11), сам Юпитер не в силах воротить промчавшийся Случай (V, 8), и когда боги желают людям доброго, а судьба – недоброго, то пересиливает судьба (V, 6). Однако такой культ судьбы не мешает Федру говорить о богах с большим почтением (I, 2, 13; IV, 19, 22; III, 17, 10; V, 4, 1 и др.); боги в его баснях никогда не выступают в ситуациях, могущих уронить их божеское достоинство, и даже когда Венера нескромно шутит с Юноной (А, 9), то шутка преподносится с большим изяществом и принимается с большим достоинством. У Бабрия отношение к богам прямо противоположное: кажется, что он только и стремится выставить олимпийцев в смешном и недостойном положении. В басне 30 оказывается, что не над человеком властен бог, а над богом человек: от мастера зависит, назовется ли изваянная им фигура изображением смертного или бога. В басне 48 кумир Гермеса бессилен против непочтительного поведения собаки, а в басне 57 сам Гермес бессилен против грабителей-арабов. Нравы богов ничуть не лучше, чем нравы людей: поступки богов бывают безрассудны (68: Аполлон состязается с Зевсом), коварны (10: Афродита наказывает человека любовью к безобразной женщине), несправедливы (117: с одним виноватым они губят много невинных). Всеведение богов мнимо: они даже не знают, кто ограбил их же храм (2). Лучшее, чем может помочь бог человеку, – это посоветовать ему самому делать свое дело (20). Почитать таких богов глупо: посмеяния достоин суеверный хозяин, который молится герою, не зная даже, на что способен этот герой (63). Поэтому лучшим способом обращаться с богами оказывается способ ремесленника из басни 119, который молился своему Гермесу долго и чинно, но ничего не мог вымолить, а потом хватил его статую головой оземь и сразу разбогател. Все басни Бабрия, в которых выступают боги, окрашены этой непочтительной иронией: даже над всемогущей судьбою он подсмеивается, когда она принимает конкретный образ богини Тихи (басня 49: люди валят на судьбу даже то, в чем виноваты только они сами)64.