Том 1. Греция

Не менее резка и серьезна разница и между социально-политическими взглядами Федра и Бабрия. Здесь прежде всего бросается в глаза, что Бабрий заметно избегает социальной тематики, а Федр, напротив, разрабатывает ее с особенной любовью. Даже когда оба баснописца берутся за один и тот же сюжет о сладости свободы и горечи рабства («Волк и собака» – Федр, III, 7; Бабрий, 100), то, против обыкновения, басня Федра оказывается и пространнее, и живее, и красочнее басни Бабрия. Чтобы подчеркнуть социальные мотивы, Федр переосмысливает традиционные сюжеты: из этического плана мораль перемещается в социальный план. Так, басня о львиной доле в прозаической традиции (154) имеет мораль: «надо учиться на ошибках ближнего», а у Федра (I, 5) – «сообщество с сильными ненадежно»; басня «Змея в кузнице» (95) имеет мораль «у жадного не поживишься», а у Федра (IV, 8) – «с сильнейшим не поборешься»; басня «Лиса и маска» в прозаической традиции (27) направлена против тех, кто красив, да глуп, а у Федра (I, 7) – против тех, кто сановит, да глуп. Подчас такое переосмысление заставляет Федра основательно перекраивать традиционные сюжеты65. В басне о галке в павлиньих перьях (I, 3; ср.: Эзоп, 103) Федр отбрасывает сказочный мотив выбора птичьего царя, чтобы обнаженнее выступило обличение выскочек; в басне о вороне (А, 24; ср.: Эзоп, 2) Федр отбрасывает концовку (наказание вороны), «чтобы не смягчать картины насилия». Еще дальше отступает Федр от эзоповского образца в басне о лисе и орле (I, 28; ср.: Эзоп, 1), где утрачивается основной мотив клятвопреступления и божьего возмездия, и в басне об орле и черепахе (II, 6; ср.: Эзоп, 259), где выпадает мотив противоестественного желания черепахи и вводится мотив вороны – злой советницы. В обоих случаях у Федра сюжет упрощается до грубой элементарности, а мотив приобретает отчетливую социальную остроту.

Читая басни Федра, все время помнишь, что их действие происходит в обществе, разделенном на рабов и господ. У Федра рабы выступают в восьми баснях (II, 5, 8; III, 10, 19; А, 15, 16, 18, 25), у Бабрия – только в двух (3, 10). Какова позиция Федра в основном социальном вопросе – по отношению к классовой борьбе рабов и рабовладельцев? Скудость материала и затушеванность авторской точки зрения (выше было показано, что и рабы, и хозяева изображаются Федром в одинаково черных красках) позволяют судить об этом лишь с большой осторожностью; но предположительный ответ все-таки возможен. Ключом к нему являются басни А, 18 и А, 16. В басне А, 18 беглый раб-старик трогательно жалуется Эзопу на хозяина, который незаслуженно жесток с ним и довел его до побега; Эзоп отвечает: «Ты невинен и так страдаешь; каково же тебе придется, когда ты провинишься?» – и раб отказывается от побега. В басне А, 16 глупого петуха несут в носилках его рабы – дикие коты; лиса предупреждает петуха: «Берегись, у них такие лица, словно они несут добычу, а не поклажу», – и действительно, при первом удобном случае коты пожирают хозяина. В первой басне Федр обращается (не буквально, конечно) к рабам, шире – ко всем угнетенным; во второй басне – к рабовладельцам, к угнетателям. Он выражает глубокое сочувствие рабам в их горестном положении, но увещевает их не восставать против этого положения; и в то же время он предостерегает хозяев от жестокого обращения с рабами, напоминая, что при первом удобном случае рабы могут отомстить, расправившись со своими угнетателями. И жестокость рабовладельцев, и мятеж рабов одинаково претят Федру. Он сочувствует страдающему рабу как человеку, но не помышляет о протесте против рабства как строя: нравственная проповедь, обращенная и к хозяевам, и к рабам, – его единственная надежда на смягчение классовых противоречий. Этот пассивный гуманизм – характерная черта времени: немного лет спустя эта же программа прозвучит в знаменитой декларации Сенеки (письмо 47). В устах Федра она кажется еще более естественной: вольноотпущенник, уже не раб и еще не полноправный свободный, Федр занимал в общественном строе зыбкое положение между двумя борющимися классами и больше чем кто-нибудь чувствовал себя призванным нести обеим сторонам проповедь надклассового примирения66. Любопытно, что своему легендарному предтече, Эзопу, Федр тоже приписывает свое неопределенное положение между рабами и свободными: в одних баснях он выступает рабом (III, 19; А, 15), в других – свободным (I, 2; IV, 5 – Эзоп высказывает свое мнение в народном собрании), по большей же части – без всяких указаний на социальное положение (III, 3, 56, 14; А, 7, 10, 11, 18)67.