Том 1. Греция

Для суждения о политической позиции Федра основным материалом служат три басни: I, 15 «Осел и старик-пастух»; I, 30 «Лягушки и драка быков»; I, 31 «Коршун и голубки». В первой басне осел заявляет, что ему все равно, служить ли старому хозяину или стать добычей нового: мораль – In principatu commutando saepius nil praeter domini nomen mutant pauperes (стк. 1–2). Во второй басне лягушки, видя, как два быка бьются за власть над стадом, с ужасом думают, что жертвами борьбы окажутся они сами: побежденный бык бросится в болото и передавит их; мораль: Humiles laborant, ubi potentes dissident (стк. 1; ср.: Гораций. Послания I, 2, 14; тема боя быков взята, по-видимому, из Вергилия: Георгики III, 228 сл., но у Вергилия быки бьются за самку – политический мотив «власти над стадом» введен самим Федром). В третьей басне голубки, поддавшись на лицемерные уговоры коршуна, делают его своим царем «по договору» (icto foedere, стк. 8), и тот начинает их полновластно избивать и пожирать; мораль: Qui se committit homini tutandum improbo, auxilium dum requirit, exitium invenit (стк. 1–2). Все басни отсутствуют в эзоповских сборниках и, по-видимому, сочинены самим Федром. Все они с достаточной яркостью показывают, что Федр думает прежде всего об угнетенном простонародье, сочувствует ему и смотрит на политические события его глазами. Впрочем, это не мешает Федру относиться критически к суждениям и поведению народа: он не смягчает глупость голубок, которые сами себя доверили коршуну (I, 31), подчеркивает, что один человек подчас умнее толпы (IV, 5), и с презрением пишет о раболепии «черни» перед сильными (V, 1, 3 – о тирании Деметрия Фалерского: Ut mos est vulgi, passim et certatim ruit, «Feliciter!» succlamans)68.

Басни Бабрия дают слишком мало материала, чтобы различить социальную и политическую тему в его творчестве. Но общий подход к этим темам ясен, и он не имеет ничего общего с подходом Федра. Наиболее показательна короткая басня 40, не имеющая параллелей в предании и явно сочиненная самим Бабрием69. Вот ее русский перевод:

Верблюд горбатый, вброд переходя реку,
Стал испражняться в воду, и поток вынес
Его навоз к его ноздрям. Верблюд молвил:
«Беда пришла, коль заднее вперед лезет!»
Об этой басне не мешает там вспомнить,
Где худшие над лучшими вольны править.

Грубая резкость этого выпада особенно выделяется на фоне обычной изящной сдержанности Бабрия. Не столь грубо, но столь же решительно выражена та же мораль в басне 134 – о том, как змеиный хвост взбунтовался против головы, взялся сам вести за собою тело, не слушая никаких уговоров («неразумье победило разум», – комментирует автор, стк. 8–9), но сослепу обрушился в яму и вынужден был униженно просить голову о помощи. Это переработка знаменитой притчи Менения Агриппы (Liv. II, 32; Dion. Hal. VI, 86 и др.) – переработка, по сравнению с подлинником еще более заостряющая и усиливающая парадоксальность ситуации: мятежные члены не только отказываются повиноваться, но и добиваются права повелевать70. Нерушимость господства «лучших» и подчинения «низших» – вот мораль обеих басен. Иными словами, Бабрий стоит на точке зрения правящего сословия и с презрением смотрит на чернь. Этот аристократический пафос чувствуется и в других баснях. Так, в басне 128 (заимствованной из Xen., Mem. II, 7, 13) овцы жалуются пастуху на собаку, обвиняя ее в том, что она ничего не делает, а живет и кормится лучше их, на что собака гордо отвечает: «зато я вас же защищаю от разбойников и волков» (ср. также басню 21). Сами уроки бабриевских басен порою явно рассчитаны на власть имущих: только к ним могла быть адресована политическая аллегория в басне 70 (с характерным отмежеванием от «черни» в морали, стк. 6–7) и, по-видимому, басня 85, о которой – ниже.

В целом же, как сказано, Бабрий избегает социально-политически острых тем и при переработке эзоповских сюжетов не усиливает, как Федр, а ослабляет их социальную окраску. Так, в эзоповской басне 47 мальчик из бедной семьи пользуется случаем вволю поесть на сельском празднике и объедается до тошноты; Бабрий же в своем варианте (34) опускает эту реалистическую мотивировку поведения мальчика и переводит завязку басни из социального плана в этический: речь уже идет не о бедности, а о жадности71.