Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы

Вернувшись домой, Текла почувствовала себя нездоровой.

Она села на табуретку и, уставившись в одну точку, не говорила ни слова. Несмотря на то что она была голодна, она ничего не ела. Терзать свое тело доставляло ей наслаждение, и жизнь казалась ей ненавистной, как темная враждебная сила, которая в нее внедрилась и которую она желала бы уничтожить, лишая ее питания.

Она до самого вечера осталась сидеть на том же стуле. Мать то и дело спрашивала ее о том, как она себя чувствует. К вечеру Текла поела с аппетитом и легла спать. На следующее утро она проснулась с головной болью и до десяти часов лежала в кровати.

— Думаешь ли ты сегодня вставать? — спросила мать, желавшая, чтобы дочь по обыкновению вымела пол.

— Я не знаю, смогу ли я встать, — отвечала Текла.

— Что с тобой? Ты выглядишь, как будто у тебя перемежающаяся лихорадка.

— Перемежающаяся лихорадка? Я не знаю, что чувствуется при перемежающейся лихорадке. Как она проявляется? Бывает ли озноб?

— Нет, озноб не всегда бывает, а делается жар, и это повторяется каждый день.

Текла еще с полчаса тихо пролежала в постели и не сводила глаз со стрелки висевших на стене часов, которая медленно двигалась к одиннадцати. Она то задерживала дыхание до того, что кровь бросалась ей в голову, и натягивала одеяло выше рта; то дышала усиленно до того, что пульс начинал ускоренно биться. Тогда она слабым голосом позвала мать.

— Мама, — сказала она почти шепотом, — пощупай, нет ли у меня перемежающейся лихорадки.

Мать положила руку на лоб дочери и нашла его очень горячим.

Текла осталась лежать и глядела, как мать готовила обед. Она раздула огонь в печи и разрезала на две части соленую рыбу, которую еще с вечера положила в холодную воду. Затем она налила воды в горшок и опустила туда рыбу. Вскоре по узенькой комнатке распространился неприятный запах рыбы, и Текла, не выносившая этого запаха, натянула одеяло до самых глаз. Разгоревшийся в печке огонь сильно грел постель, и Текле стало жарко; она лежа глядела, как кипит вода в горшке.

Мать принесла корзинку, в которой всегда отправляла обед мужу, и, слегка ворча, вынула оттуда осколки разбитого горшка.

— Я пойду куплю новый горшок, — сказала она. — На, держи веревку от двери и смотри за огнем. Я вернусь через минуту.

Она набросила на плечи платок и вышла.

Оставшись одна, Текла встала с кровати и расправила члены. Она подошла к окну и выглянула в скважину. Солнце светило, на церковном дворе кричали галки, по небу плыли белые облака. Ее влекло из душной комнаты и нагретой постели. Ей неудержимо захотелось уйти далеко, в освещенную солнцем даль, подышать морским воздухом, поглядеть на распускающиеся деревья, но, увидав на столе коричневую корзину, она поняла, что она без нее, без этого сковывающего ее рабского ярма, выйти не может; она пришла в совершенное бешенство, бросилась снова на кровать и погрузилась в одеяло; казалось, что ей хочется потонуть, задохнуться и никогда больше не видать света божьего. Но вот раздается звонок; он возвращает ее к действительности, и она тянет за веревку. Дверь отворяется, и входит мать.

Часы показывают двенадцать. Рядом с рыбой кипит и суп с капустой. Мать взглядывает на часы.

— Ну, Текла, — спрашивает она, — думаешь ли ты, что сможешь сегодня идти с обедом к отцу?

— Нет, мама; как можешь ты даже об этом спрашивать? Я вся горю, как раскаленная печь. Пощупай!

Мать, снова опустив руку на голову дочери, приходит к заключению, что у нее жар.

— Придется послать Марен, — говорит она, — но ей надо будет за это заплатить.

Сверху приходит на зов матери Марен, и в то время, как укладывается обед в корзинку, Текла забирается глубоко под одеяло. Когда же хлопнула за старухой дверь, Текла вздохнула свободно и скоро спокойно заснула. Сон длился час.

Проснувшись, она чувствует сильный запах рыбы и на вопрос матери о том, как она себя чувствует, отвечает, что ей, кажется, лучше.

— Да, да, — говорит старуха. — Это несомненно перемежающаяся лихорадка, и надо тебе быть осторожней. Если бы хватило у тебя сил, тебе бы следовало выйти теперь.

Текла считает, что у нее не хватит сил выйти, но в конце концов она поддается уговору матери и одевается.

В весеннем платье, со светлым фартуком и новым шарфом на голове, выходит она из дому. Солнце стоит еще высоко на небе, и улицы полны народа. Она спускается вниз по улице и доходит до ярко освещенной солнцем базарной площади без намека на страх и не думая даже опускать глаза. Воздух так живительно действует на нее, все прохожие так видимо довольны, что прошла длинная зима и город так красив. Легко ей идти, когда нет на руках тяжелой корзины. А взгляды встречных прохожих кажутся ей дружественными или по крайней мере далеко не столь презрительными.

Вернувшись домой, она объявляет, что чувствует себя хорошо, но кто знает, как будет завтра, если действительно она схватила перемежающуюся лихорадку.