Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы

Муж был веселый малый, никогда не приносивший с собой домой своих забот и хлопот. Он пел ей веселые песни, так что она часто смеялась, чего прежде в ее жизни не бывало; а иногда он приводил с собой товарищей, и тогда все вместе пели и играли; всегда же подобные сборища кончались изъявлением благоговения перед молодой женщиной, которая в их кругу считалась солнцем и, сама того не замечая, светила им и обогревала их.

Но дни, проведенные в одиночестве и без работы, казались ей длинными, как иногда кажутся длинными праздники Рождества или Пасхи, когда в конце концов доходишь до того, что действительно ждешь не дождешься будней. Счастье было так безгранично, что утомило Теклу, и часто уходила она надолго гулять, ища новых впечатлений; при этом она особенно часто подымалась к Немецкой церкви. Она подолгу сидела на кладбище и уносилась воспоминаниями к тому времени, когда жаждала счастья, теперь достигнутого. Сравнивая достигнутое счастье с тем, к которому она тогда стремилась, она начинала грустить, потому что теперь ничего не было такого, о чем бы она мечтала. Однажды она пошла проведать новую привратницу; она посидела у нее в узкой комнатке, чувствовала запах соленой рыбы, пересчитала все пятна на желтых обоях, испытывая прежние нервные вздрагивания при каждом звонке и при стуке затворяющейся входной двери. Вернувшись после этого домой, она испытала снова счастье первого времени, оживив впечатления новой светлой жизни темными воспоминаниями прошлого. Она почувствовала себя вдвойне счастливой и втройне благодарной тому, кто спас ее от нищеты и унижения.

* * *

Однажды Текла отправилась к огороднику, чтобы купить к обеду овощей, так как муж пригласил друзей ко дню ее рождения. Вернувшись домой, она была крайне удивлена, найдя отца сидящим в кухне перед бутылкой.

— Доброе утро, дитя мое, — приветствовал ее отец и попробовал приподняться.

Текла в эту минуту увидела, что он пьян.

— Я вспомнил, — продолжал с большим трудом старик, — что сегодня день твоего рождения, и останусь у тебя, если ты ничего против этого не имеешь.

Текла заметила, что отец одет в штатское платье и как-то осунулся. Ожидая всего самого худшего и вообще не зная, что сразу ответить на его вопрос, она попросила его подождать, пока она переоденется.

Придя в спальню, она бросилась на кровать и расплакалась от обиды на судьбу, которая именно в этот день расстраивала ее радость. Она любила оставленное за собой прошлое лишь как возбуждающее средство, чтобы с большей силой сознавать и оценивать свое настоящее, но вернуть это прошлое в лице отца в свой же дом она не хотела ни за что.

Время быстро проходило, минута за минутой, и она поняла, что ей необходимо вернуться к гостю в кухню, если она не желает подвергаться риску, что он пройдет в зал и там будет ждать прихода гостей. Она быстро вытерла слезы и направилась в кухню, но, отворив дверь, едва удержалась на ногах: у стола все еще сидел ее отец, совершенно пьяный, и сжимал в объятиях служанку.

Все почтение дочери к отцу улетучилось моментально, и ею овладело безграничное омерзение. Но она сразу не могла выразить словами своих чувств; отец первый заговорил с ней.

— Ну что же, Текла, — сказал он сонливо, — ты идешь по своим делам и не приглашаешь меня даже войти к тебе в дом? Мне надо бы с тобой переговорить. Видишь ли, я вышел в отставку и хотел спросить у твоего мужа, не найдется ли у него какой-нибудь работы.

— Я знаю наверное, что такой работы у него нет, — отвечала Текла, довольная тем, что сразу, без обиняков, может отрицательно ответить на его просьбу.

Старик взял в руки бутылку и взглянул на плиту, где из горшка торчала голова дикого кабана.

— Вот как! — пробормотал он и снова замолчал, выжидая, что еще скажет дочь.

Текла думала о том, что пора бы накрывать на стол и что через полчаса начнут сходиться гости. Наконец она приняла твердое решение.

— Вот, отец, — сказала она, — возьми этот талер и выпей в кабаке за мое здоровье. А завтра, если придешь опять к нам, можешь переговорить с мужем.

Старик взял между пальцами талер, и казалось, что он примеривается, чтобы забросить его подальше. Но вдруг он плюнул на него, опустил в карман, нахлобучил на голову свою шапку и встал.

— Ты, Текла, не приглашаешь меня войти. Ты права, так как, видишь ли, одинаковые дети всего лучше играют вместе (ах! ведь уж когда-нибудь это должно же было проявиться), но когда-то ты была моей Теклой, моей девочкой, видишь ли, и легко этого забыть я не могу. Не забуду этого никогда. Ты ждешь к обеду гостей; я вижу это и потому ухожу… Да, я ухожу!

Текла, стоявшая все это время ни жива ни мертва, не могла сдержать вздоха облегчения, и это для отца не прошло незамеченным, он, видимо, вдруг изменил свое решение и нетвердой поступью направился в зал.

— Так, — сказал он вдруг, злобно оскалив зубы, — ты думала ценою талера избавиться от меня и хотела, чтобы я шел один пить в кабачок, когда я здесь могу быть в таком хорошем обществе!

Он, шатаясь, вошел в зал и опустился в кресло.