Том 1. Повести. Рассказы. Очерки (1912-1917)

И чует — навалился на него всей своей тушей тюлень, зажал ему горячим языком обе ноздри — не вздохнуть, а сам заплакал, застонал по-человечьи. Завязалась борьба. Прохор, стараясь вцепиться в клокочущее тюленье горло, тряс головой, ляскал зубами и жадно открывал рот, как выброшенная на песок рыба.

— Нож… — кто-то шепнул в уши. Он судорожно схватился за рукоять ножа.

Но тут раздались над ним сильные удары в дно. Прохор вздрогнул, стряхнул тяжелый сон, пришел в себя. Вместо тюленей — тьма. Удар за ударом резко раздавались от самых его ног до головы. Прохор заохал. Словно чужую, поднял он руку и слабо постучал в дно.

— Есть! — крикнул матрос, — работай!..

— Стучит, что ли? — нетерпеливо спросил капитан.

— Стучит… Живой… — весело ответил матрос, припав к ладье ухом.

— Эй, ребята! — позвал капитан. Он сидел в шлюпке, приткнувшейся носом к ладье. — Кто из вас погорластей? А то погоди, ужо я сам.

Он осторожно перебрался на брюхо ладьи, встал на четвереньки и что есть силы закричал, как топором отрубая каждое слово:

— Эй, рыбак! Слышишь?!

Прохор ничего не мог разобрать, кроме неясного а-а-а. Но он еще раз постучал, хватая глотками воздух. Надежда на спасенье проснулась в нем, вся кровь бросилась в голову, сердце ожило.

А капитан надрывался:

— Мы на аршин дно выдолбим!.. Ты!.. сразу!.. туда голову суй!.. Сразу!.. В дыру!.. Слышишь? Эй, рыбак!!

И, обращаясь к матросам, приказал:

— Ну, ребята, качай. Вот тут. Должно, он так лежит, повдоль.

Чтоб прорубить дыру, требовалось большое искусство, осторожность.

Капитан, вновь забравшись в шлюпку и задымив сигарой, учил матросов, старавшихся над прорубкой лаза.

— Аккуратней, ребята!.. Не прошиби, спаси бог, наскрозь: а то воздух из-под лодки в дырочку выпустишь, вода хлынет снизу — и аминь.

Два матроса, прикусив кончики языков, вырубали на брюхе ладьи бороздку, смыкая круг.

— Когда надрубите, стой… Потом взревем ему, чтобы приготовился… Легче, легче!.. Прошибешь, качай тя черти!.. Ну-ка покричи — живой ли?

Капитан бросил окурок и тотчас же закурил новую сигару. Глаза его горели, ноздри раздувались, на лбу налилась жила.

Солнце склонялось к западу, утопая в алеющей дымке. На востоке едва виднелся берег, и на зеркальной глади моря можно было разглядеть небольшие темные точки: то плыли из станицы рыбаки.

— Помню я, лет с двадцать тому назад спасали, — жевал сигару капитан. — Да, знамо, дураки, молодые, а дело небывалое. Перестукнулись вот так же с человеком. Ну, один матрос: «Надо сразу, говорит, а то задохнется», — да как хватит топором, а из дыры-то фонтаном кровь. Ведь кончили, гляди, человека, по самому черепу угодили. Ух ты, батюшка, что и было тогда! Матрос в море бросился, насилу выловили… Я в Новой Афон говеть ездил.

— Готово, Лука Архипыч! Теперь только кокнуть, — и матрос занес над насечкой ногу.

— Стой, качай тя черти! Молись богу!

Лука Архипыч бросил сигару и торопливо перебрался на ладью.

Все сняли шапки и усердно закрестились на восток.

— Ну, ребята, дружней у меня! Помни: человека спасаем.

— Есть!

Он встал опять на четвереньки и резко крикнул:

— Эй, рыбак! Приготовсь!!

Прохор задыхался. Приходили последние его минуты.

Капитан быстрым движением выхватил у матроса молоток, ударил несколько раз в лодку и припал ко дну ухом.

— Затих, — мрачно сказал он. — Ну, что будет. Действуй, молодцы! Васька, Мишка! Как только проломлю, враз руки в дыру суй, хватай, тащи. Эй, там, нашатырный спирт есть? Коньяк есть? Ну, с богом!

Поднявшись во весь рост, он топнул по надсеченному кругу ногой. Дно хрустнуло, вмиг образовав в аршин дыру.

— Имай!

Испорченный густой воздух, вытолкнутый шумно поднявшейся снизу водой, шибанул в носы припавших к дыре людей.

— Тащи!

— Легче, легче!..

— Подводи! Да, дьявол, к дыре-то подводи!.. Тьфу!..

— О так… О так… Делай шире дыру… Ломай!..

Корма ладьи осела. Люди сидели на ней по пояс в воде.

— Ну, будет. Тащи!.. Ну-ка?.. Пожилой… Эй, шлюпку! Ближе, аккуратней! Клади!

Прохора положили лицом вниз, и шлюпка на десяти веслах понеслась к пароходу.

VII

Больше часу возились над Прохором. С Луки Архипыча градом катился пот.

— Не отступлюсь, — хрипел он, совершенно лишившись голоса.

Наконец Прохор вздохнул. И вместе с его вздохом радостно вздохнул весь пароход. Молодые матросы стыдливо пофыркивали носами: человека спасли, не шутка. У самого молоденького — кока — градом брызнули слезы. Лука Архипыч набожно перекрестился и, казалось, выдохнул из себя весь воздух: «У-ух!» — словно освободившись из-под рухнувшей на него скалы.

А в это время подплывали к пароходу рыбачьи лодки.

Прохор открыл глаза, недоуменно поводил ими по кучке людей и вновь защурился.

— Эй, человече! Не бойся, жив. На, выпей вина.

Лука Архипыч влил ему полстакана коньяку.

Прохор, проглотив вино, чуть слышно спросил:

— Михайло… Сын… Где он?

Все переглянулись.

Лука Архипыч, весь вспыхнув и морща лоб, недоуменно переступал с ноги на ногу.

Прохор сидел, опершись руками в пол. Обезумевшие глаза его прыгали с предмета на предмет, взмокшие волосы прилипли к вискам.

— Братцы… Михайло… там… — твердил он, весь дрожа, и пополз на четвереньках к борту.