Том 1. Стихотворения

На выступе юлит дождя игла,
Один другого усекает выступ.
Здесь обессиленно душа легла,
Отбившая последний приступ.

Отчаянье, как океан, росло,

То отступало, обнажая скалы.
Входили реки вновь в свое русло,
Земля дышала и цвести искала.

Так жизнь прошла, упорная волне,

Как камень скал, но сей, увы, бесплоден.
Враждебен ветру вешнему вполне,
Что не уверен и бесплотен.

На Ахиллеса иногда похожа,

Но на неверного Улисса чаще,
К морской волне, к людской опасной чаще
Она пришла как смерть и как прохожий.

И здесь изнемогла, где усекает выступ

Один другого под юлой дождя
Изображением неложного вождя,
Отбившего последний приступ.

Дирижабль неизвестного направления *

Дождь *

Владимиру Свешникову

Вздувался тент, как полосатый парус.
Из церкви выходил сонливый люд.
Невесть почто входил вдруг ветер в ярость
И затихал. Он самодур и плут.

Вокруг же нас, как в неземном саду,

Раскачивались лавры в круглых кадках,
И громко, но необъяснимо-сладко
Пел граммофон, как бы Орфей в аду

«Мой бедный друг, живи на четверть жизни.

Достаточно и четверти надежд.
За преступленье – четверть укоризны
И четверть страха – пред закрытьем вежд.

Я так хочу, я произвольно счастлив,

Я, произвольно черный свет во мгле,
Отказываюсь от всякого участья,
Отказываюсь жить на сей земле».

Уже был вечер в глубине трактира,

Где чахли мы, подобные цветам.
Лучи всходили на вершину мира
И, улыбаясь, умирали там.

По временам, казалось, дождь проходит.

Не помню, кто из нас безмолвно встал
И долго слушал, как звонок у входа
В кинематограф первый стрекотал.

1925–1929

Реминисценция первая *

Я ждал любовь и аккуратно верил.
Я слишком добр: она обманный пес.
Закроешь дверь – она сидит за дверью,
Откроешь дверь – ее уж черт унес.

Мне стало скучно хитростью тягаться

С котом. И вот четвероногий стол
Пришел ко мне и лег в углу пластом.
Не стал лягаться, можно полагаться.

Непритязательный не безобразит зверь.

Я посылаю – он бежит к любимой.
Нет разбитней собачки и резвей,
И верной столь же, столь же нелюдимой.

Но ан, сегодня не вернулся он.

Его ты гладишь жидкою рукою,
И он, забыв про верности закон,
Слегка трещит дубовою доскою.

Реминисценция вторая *

Георгию Адамовичу