Петя задыхался от смеха, щекотал ее, она взвивалась и прыгала, и вообще они вели себя безобразно.
– У меня сегодня экзамен, я провалюсь, – сказал Петя, – черт ты неугомонный.
– Ну, Господь с тобой! – Лизавета вдруг немного струсила и закрестила его. – Хорошо. Мне только хочется тебя еще раз поцеловать.
Когда он вышел на улицу и переходил на другую сторону, она высунулась в форточку и закричала:
– Я сегодня к Клавдии пойду, у ней ребеночек! Не попади под автомобиль!
Петя вспомнил, что Клавдия родила, что не все у нее правильно, но сияющий солнечный день, мысли об университете, экзамене довольно быстро овладели им. Его пробирало легкое волнение. Положим, он предмет знал. Были небольшие рифы, но неопасные. Все-таки хотелось показать себя с хорошей стороны.
Он пришел довольно рано и до начала экзамена успел подчитать о Юме и законе причинности. Это был один из самых скучных и отвлеченных вопросов.
Когда профессор вызвал его и своей белой рукой перетасовал билеты, Петя с тоской подумал: где же здесь проклятый Юм?
Но ему досталось «об умственных направлениях XVI-ro века». Тут был Коперник и Галилей, кроме того, по недавно читанному роману он мог наговорить много хорошего о Леонардо да Винчи. Петя так и сделал. Профессор глядел на него темными, магнетизирующими глазами, поглаживая черную бороду, и бледность его лица казалась Пете почти жуткой. Взгляд его был благожелателен, но, по-видимому, проникал насквозь.
– Да, – сказал он. – Очень хорошо. Мне хотелось бы знать, как вы смотрите на понятие причинности по Юму?
Петя вздохнул и стал рассказывать. Во дворе университета распускались деревья, в окно тянуло славным нагретым воздухом, и солнце блестело в пуговицах студенческих тужурок, нагревало молодые лбы, полные причин-ностями. Петя не сдался и на Юме, получил пять.
Это было приятно, но когда он шел домой по Никитской, то думал, что для знаменитого профессора он – один из сотен, знающих о Юме. Его же, Петю, с его мыслями о жизни, чувствами, стремлениями, профессор не знает и никогда не узнает. У Пети защемило сердце. Он думал о славе, блеске, о том, что некоторым людям поклоняются, как героям. Да, но что сделал он такого, за что его могут выделить из толпы?
Петя любил мечтать и чаще о таком, что было явно невозможно и к нему не подходило. Так и теперь, он стал воображать, что он лидер могущественной партии, честной и благородной, и ведет борьбу за отмену смертной казни. Несколько раз попытки не удаются, наконец, после долгих треволнений настает день, когда в парламенте происходит последнее сражение с врагами.
Петя сел на бульваре на лавочку и глядел на детей.
Он произносит лучшую речь в своей жизни. Аплодисменты друзей, вой врагов. Едва живой от волнения ждет он исхода голосованья. Наконец, в гробовой тишине председатель заявляет: «Верховной волей народа смертная казнь в России отменяется навсегда». Тут он не может уже удержаться и плачет, как ребенок. Ему кажется, что сбылось то, чему он отдал все силы и страсти своей жизни. Ему устраивают овацию, и толпа приветствует его на улице, а его счастье и благодарность Богу за одержанную победу так велики, что он не может сказать ни слова – его душат рыдания. Петя так взволновался, что чуть не заплакал и сам на бульваре, среди бела дня. Но и когда успокоился, эта фантазия легла ему на сердце чем-то легким, возвышенным.
Лизавета встретила его в расстройстве. Она только что была у Клавдии, и виденное произвело на нее тяжелое впечатление.
– Да нет, это такой ужас, ты и представить себе не можешь! Это были такие страдания… Да это просто что-то ужасное. И теперь она чувствует себя странно, говорит, что у нее какие-то странные мысли, боится своего ребенка. И нет денег, Степан Николаич бегает по всей Москве, ищет двадцать пять рублей… Нет, это что-то невероятное, я сейчас бегу закладывать брошку, так же нельзя. Это что-то невозможное.
Она успела-таки его на прощанье поцеловать, и умчалась устраивать Клавдины дела. Петя же остался в задумчивости. Он знал, что Лизавета бескорыстно добрый человек, и если ее разжечь, то она с удовольствием отдаст последнюю юбку. Но все-таки, когда он вспомнил о Степане, шевельнулось знакомое чувство неловкости: одни целуются бегают, их жизнь – праздник. Доля других сурова. Как быть? Да, и он сделает для Степана все, что понадобится, но именно то, что Степану всегда чего-нибудь не хватает, это и есть самый горький и печальный для Пети факт. Ему просто было несколько стыдно за свое счастье.
И, конечно, вышло так, как он чувствовал: Лизавета дала денег, и помогла, и обласкала Клавдию, и бегала по кормилицам, но все это продолжалось два-три дня и не заглушило их веселой, шумной жизни – лишь придало занятный оттенок.
Клавдию Лизавета сначала смущала, но это быстро прошло, так как Лизавета, действительно, была с ней проста и дружелюбна. Больше того: Лизавета решила, что Клавдия удивительная женщина, страдалица мать, и скоро она уже тискала ее в своих объятиях, восторгалась ребенком, и ее стесняло, что она с Клавдией на «вы».