Какая-то ворсистая фигура, напоминавшая собой моток грубого морского каната, улепетывала от Эллинского воина в сверкающем панцире, продираясь в толпе масок, которые недоуменно наблюдали, как они проворно прошмыгнули на резиновых подошвах по зеркально отполированному каменному полу.
— А ты бы не испугался, что тебя разрубят, минхер Ктонемогузнаат, если бы сам был Гордиевым узлом и Александр Великий гнался за тобой? — насмешливо обернулась Летучая мышь и легонько задела веером кончик серьезного голландского носа.
— Ай-ай-ай, прекрасная маркиза Летучая мышь, остроумие, как шило, в мешке не утаишь, — укоризненно покачал головой длинный, как телеграфный столб, Юнкер Ганс с хвостом и копытами. — Жаль, ах, как жаль, что тебя вот так — ножками кверху — можно увидеть только в обличье летучей мыши...
Кто-то оглушительно загоготал.
Все обернулись и увидели пожилого толстяка в широченных брюках и с воловьей головой.
— Ну конечно, кто же это еще, как не наш дорогой господин вице-президент коммерческого суда, — сухо обронил Юнкер Ганс.
Глухие удары бронзового колокола торжественно прокатились по огромной зале; в центре, опершись на сверкающий топор, стоял Палач в красной мантии вестфальской Фемы. Из ниш и галерей стекались маски: арлекины, Ladies with the rose[121]
, людоеды, ибисы и коты в сапогах, пятерки пик, китаянки, немецкий поэт с надписью «Хоть на четверть часика», Дон-Кихот и Всадник Валленштейна, коломбины, баядерки и домино всех цветов и расцветок.Красный Палач раздал таблички из слоновой кости с выгравированной золотом надписью:
Дарашд-Кога
— Что?! Комедия самого князя?
— Наверное, что-то из «Тысячи и одной ночи»?
— Но кто же играет Даму в паланкине?.. — слышна была разноголосица заинтригованных масок.
— Сегодня будут потрясающие сюрпризы, да, да, — зачирикала хорошенькая кокетка в горностае, повисая на руке чопорного Аббата, — ты только подумай, тот Пьеро, с которым я танцевала тарантеллу, — граф де Фааст! Ну — человек в бутылке! И он мне по секрету рассказал тако-ое! В общем: марионетки будут жутко страшные, но только для тех, кто в этом разбирается, представляешь? А князь даже специально заказал по телефону из Гамбурга— слона... но ты меня совсем не слушаешь... — И оскорбленная красотка, капризно оттолкнув руку своего кавалера, исчезла в толпе.
В настежь распахнутые двери из соседних покоев вливались нескончаемые потоки новых масок — закручивались водоворотом в середине, разбегались в стороны, напоминая яркий, вечно изменчивый калейдоскоп, или, вытесненные в стоячую воду
толпящихся у стен гостей, любовались чудесными фресками Гирландайо, которые, переходя в синий, усыпанный звездами потолок, превращали зал в пеструю, радостную, трепещущую заводь жизни, окаймленную крутыми берегами фантастических видений; заставив однажды замереть от восторга сердце художника, они теперь на своем простом, неспешном языке напрасно шептали что-то вслед несущимся без оглядки душам современных людей.
Слуги внесли на серебряных подносах освежающие напитки — шербет и вино. Кресла были составлены в оконные ниши.
И вот стена одной из узких сторон зала, потрескивая, подалась назад, и из темноты медленно выкатилась разверстая тигриная пасть: иллюзия достигалась красно-бурым, с желтыми подпалинами обрамлением сцены, сверху и снизу торчали ослепительно-белые клыки.
В середине, как будто застряв в розовой шелковой глотке кулис, — огромная, почти в два человеческих роста, пузатая бутылка из толстого двенадцатидюймового стекла.
Потом распахнулись колоссальные, эбенового дерева, створки, и в зал мерным, величественным шагом вступил слон, его гигантский лоб украшала сетка из золота и сверкающих драгоценных камней, Красный Палач сидел на его шее и правил заостренной на конце рукоятью своего топора.
Аметистовые цепи свисали с бивней, лениво покачивались опахала из павлиньих перьев, пурпурные кисти златотканых покрывал, ниспадавших с боков благородного животного, волочились по полу.
Торжественно и невозмутимо шествовал слон по залу.
Вереницы масок тянулись за ним, приветствуя знатных актеров, сидевших в паланкине на его спине: князь Дараш-Ког в тюрбане с аграфом, в котором торчало перо цапли, рядом — граф де Фааст в костюме Пьеро. Неподвижно и мертво, как деревянные куклы, свисали марионетки и музыканты.