Том 14 (Конец XVI - начало XVII века, подступы к решительным переменам)

Добравшись до монастыря, мы воздали хвалу божественному архангелу Михаилу, чудесам его подивились и великого святителя чудотворца Алексея прославили. Здесь же, поредевшую братию встретив, мы спросили о мученике и страдальце за Христа патриархе Гермогене такими словами: «Где вы положили пострадавшего от еретиков за Христа, нашего учителя, скажите нам? Где успокоенное слово лежит у вас, где положена втайне драхма Царя Небесного, где священный, незаслуженно отвергнутый церковный сосуд положен, где воин и заступник веры нашей, ответьте нам? Где спит недремлющая мысль о Боге, где сладостные слова наши втайне положены, где вовеки неприкосновенное богатство, где испытанное серебро втайне лежит у вас, где изрекающие истину честные золотые уста? Не таите не могущего утаиться!» И, найдя тело его, мы горячие хвалы страданию его воздали и говорили: «Учитель святой! Не прогневайся на нас, не внимающих словам твоим и проклятие безрассудно заслуживших, но прости наши провинности и очисти нас от беззаконий, чтобы, укрепившись словами твоими, мы победили прежнюю дерзость твоими молитвами к Богу, так как мы считаем тебя живым и после смерти. Не смогли еретики отклонить тебя от православия, и ты за веру поистине жестоко пострадал, людей вразумил и Церковь спас. Помоги же и мне, недостойному!» Поклонился я гробу его и из-за великой его любви ко мне долго я у гроба оплакивал то, что он удостоился венца мученичества за Христа и дни наши последние.

Вспомнил я все, и поразила меня мысль: как мы помним, некоторые говорили, что этот патриарх вселил в душу искушение и смятение и возбудил людей на борьбу с врагами, пленившими нас; все они были врагами истреблены, и много крови пролилось из-за его поучений, и он в Рязанских и Северских землях поднял воинов, ободряя их посланиями. И на ум мне пришло слово преподобного Онуфрия Великого: «Лучше побитым быть, но не бить, укоряемым быть, а не укорять, и относиться к бьющему, как к милосердному, и к оскорбляющему, как к утешителю». Также и святой Петр, верховный апостол, сказал о Спасителе нашем Христе: «Будучи укоряем, он не укорял взаимно; страдая, не угрожал»; «он не сделал никакого греха, и не было лести в устах его», «он был покорен судье неправедному». И вот я подумал, что не пристало человеку в духовном сане призывать в поучениях к кровопролитию, но должно чуждаться и удаляться мирской жизни, как учит нас прославленный в пении псалмов пророк Давид, искренне к Богу обращается: «Избавь меня от кровей, Боже, Боже спасения моего». Но все же храм свой ему создать Создатель не дозволил: «Потому что ты пролил, — сказал он, — много крови, ты не должен строить дома моего». И подумалось мне, что к нашему пастырю слова эти подходят. Тогда я служил воеводой в городах рязанских, и там был в великой со мной любви архиерей Феодорит, который, во всем следуя уставу, благополучно украшал престол храма Божией Матери, честного и славного ее Успения. Когда я спросил его о писаниях патриарха: «Не ввел ли он в соблазн народ и ополчение ваше не на погибель ли себе поднял?» — тот, движимый духовной любовью, в глубь храма удалился и послание, написанное рукой самого патриарха, дал мне, в котором было следующее: «Возлюбленный ради Христа брат наш и помощник нашего смирения» <...>

КОММЕНТАРИЙ

Повесть Ивана Андреевича Хворостинина — один из любопытных литературных памятников первой четверти XVII в. Автор делает попытку осмыслить происшедшие в период Смуты события, разобраться в правильности поступков тех или иных исторических деятелей. Повесть не только отражает события Смутного времени, но и несет на себе отпечаток идеологической борьбы, происходившей в Москве в период утверждения на царском престоле Романовых.