Том 14. Звезда надзвездная

Хронологические границы текстов, вошедших в ПП, охватывают период с 1915 по 1956 год. Пересказы образцов восточного фольклора составляют содержательное ядро ПП и обрамляют его композиционной рамкой. Архитектоника сборника основана на принципе монтажного соединения материала. В первой части монгольские сказки соседствуют с татарской и нравоучительными историями, восходящими к индийской «Панчатантре» – «пятикнижию житейской мудрости». Во второй, «русской», части представлено жанровое разнообразие бытовавшей на Руси повествовательной прозы: «повесть от жития» («О Петре и Февронии Муромских»), светская повесть с оттенком поучительности («Аполлон Тирский»), ушедшая в народную словесность и ставшая легендой история о царе Аггее, наконец, апокрифическое сказание об Аврааме. Третья часть, начинающаяся с «Басаркуньих сказок» Подкарпатской Руси – своеобразного синтеза бытовой сказки и былички, затем переносит читателя в экзотические регионы – в Кабилию (Северная Африка) и Тибет. Героями кабильского и тибетского «сказа» избраны Шакал и Заяц – традиционные персонажи животного эпоса, герои-трикстеры, обманщики, лгуны и хитрецы, чьи бесчисленные проделки составляют сюжетную основу повествования. Завершает эту часть – и всю книгу – раздел «Суфийная мудрость», куда вошли жизнеописания знаменитых суфиев и мусульманских духовидцев, изречения аскетов, назидательные истории, персидская версия басни из средневекового арабского памятника «Калила и Димна». Историко-филологическим и биографическим комментарием к разделу должно было стать написанное ориенталистом-курдологом В. П. Никитиным «Объяснительное слово к „Суфийной мудрости“» (в МПП-2 отсутствует; впервые опубл.: Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1990 год. СПб., 1993. С. 303–306; фрагменты приведены: см. с. 678 наст. изд.). Различные по жанру и национальному генезису тексты – сказки, басни, поучения, апокрифы, жития, диалоги, афоризмы – сведены в едином художественном пространстве и воссоздают панораму «голосов», «сознаний» и «языков».

Имя В. П. Никитина (1885–1960) постоянно встречается на страницах автобиографической прозы Ремизова 1940-1950-х гг., он хорошо известен как персонаж «Мышкиной дудочки» – «бывший урмийский консул, почетный легион и все персидские наречия от древнего пехлеви до современной арабской прослойки, эмир обезвелволпала» (Петербургский буерак-РК X. С. 134). С 1935 г., когда Ремизовы переехали на свою последнюю парижскую квартиру на ул. Буало, 7, они оказались соседями. Постепенно он входит в ближайший круг общения писателя, более того, каждое свое посещение со свойственной ему скрупулезностью фиксирует в записях, составивших своеобразную хронику – «ремизовиану», охватывающую период с 1943 по 1957 год (записи за 1943–1953 гг. хранятся в коллекции рукописей Никитина в Бахметевском архиве Колумбийского университета (Нью-Йорк), за 1954–1957 гг. – в ИРЛИ; о Никитине см. подробнее во вступ. статье в кн: Ремизов А. Павлиньим пером / Сост., вступ. статья и примеч. Н. Грякаловой. СПб.: Logos, 1994). Никитин стал вдохновителем и непременным участником «восточных бесед», проходивших на квартире Ремизова в знаменитой Кукушкиной комнате по четвергам (вечер четверга на Востоке – традиционное время рассказывания историй). Знаток Ближнего Востока, эрудит, умелый рассказчик, он заражал присутствующих своей увлеченностью. Посвящая ему проникновенные страницы в «Мышкиной дудочке», писатель раскрывал не только привлекательные черты личности ученого, но и свои «восточнические» пристрастия (Петербургский буерак-РК X. С. 57). Никитин знакомил писателя с образцами арабской поэзии разных веков, с суфийской лирикой, с персоязычной прозой, в том числе и современной. Трудно сказать, намеренно или нет, но вся книга Ремизова построена по суфийскому методу рассеивания. Сказки, басни, поучения, жития, диалоги, изречения, сведенные в едином художественном пространстве, постепенно, с помощью многопланового воздействия, создают общую картину. Она же, в свою очередь, и призвана передать тайное «послание» сознанию читателя.