Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

Отче, что ты страшлив? Слышиш ли: есть о нас промышленик. Феоктист, что ты опечалился? Аще не днесь, умрем же всяко. Не малодушьствуй, понеже наша брань несть к крови и плоти. А что на тебя дивих! Не видишь, глаза у тебя худы! Рече Господь: «Ходяй во тме не весть, камо грядет[1404]»[1405]. Не забреди, брате, со слепых тех к Никону в горкой Сион! Не зделай беды, да не погибнем зле! Около Воскресенскова[1406] ров велик и глубок выкопан, прознаменует ад: блюдися да не ввалисся, и многих да не погубиши. Я, су, право, блюдуся горкаго того Сиона, понеже в нем не сладки песни поет дщи Вавилоня, окаянная! Разширила и народила выблядков Родиона и Ивана[1407] и иных душепагубных волков, и оне пожирают стадо Христово зле. И я, отче Феоктисте, видя их, хищников, ловящих овец Христовых, не умолчал ему, Родиону, и Ивану, и начальнику их Илариону[1408], понеже возбудил вас, рабов Христовых, приездом своим. А аще бы нам умолчать, камение возопиет.

И ты не кручинся на меня, миленкой! Я поехал от вас с Москвы паки по городом и по весем словесныя рыбы промышлять, а вы там бегайте от никониян! Поминайте реченное: «Не бойся, малое мое стадо, яко Отец мой благоизволи вам дати Царство»[1409]. Батко Феоктист, скажи Василью Рогожке от меня мир, и благословение, и поклон, и прощение и спроси, что с ним, не видался, тако же и протчей братье всем за меня кланяйся — твое то дело: «Протопоп, де, прощения просит, кому в чем досадил». Да и сам престань Бога для пить сикера[1410].

А Ондрей Самойлов у меня на Колмогорах недели с четыре жил[1411], у всех у вас благословения просит и прощения. Да отпиши ко мне кое о чем пространно, не поленись, или Афонасья заставь[1412]. А я жду на Мезени вашева писма до весны.

Не езди к Николе на Болото[1413]: никониане удавят. Шатайся кое-как, всокровенне[1414] или ко мне приедь, буде сможеш. Про все пиши, а про старцово житье[1415] мне не пиши, не досажай мне им, не могут мои уши слышати о нем хулных глагол ни от ангела. Уш то грех ради моих в сложении перстов малодушьствует. Да исправит его Бог, надеюся! Отпиши ко мне, как живут отщипенцы, блядины дети, новые унияты, кои в рогах ходят[1416], понеже отец их диявол, бляди и лжи начальник, их тому же научил лгать и прельщать народы.

Посем мир ти, господине, и брате, и отче! И жена моя и дети благословения просят, и Фетинья, и Григорей[1417].

ПИСЬМО ИНОКУ АВРААМИЮ {28}

От него же, святаго отца Аввакума.

Рече Господь: «Не бойся, малое стадо мое, яко благоизволи Отец мой дати вам Царство, и не убойтеся от убивающих тело, потом не могущих лишше что сотворити»[1418].

Отче Аврамей, протопоп Аввакум, мир дав, челом бью.

Любо мне, что ты еретиков побеждаешь, среди торга их, псов, взущаеш. Аще бы я был с тобою, пособил бы тебе хотя немного, но Владыка мой, сильнее мене, тебе помогает и их, воров, сокрушает.

Повелел нам Бог наступати на змию и на скорпию, и на их еретическую силу. Скажи братье всем, рядовичам[1419], верным о Христе, от меня благословение, и что тебе способляют диявола и слуг его побеждати. Воистинну, суетна их вера, воистинну, исполнена прелести и мятежа, наша же — крепка и непреборима, яко твердый камень, на нейже есмы утверждени.

Я, братец, дал Бог, здоров, острижен гладко, голова и брада, яко латынин, но верою християнин. Чюдно еще, не обрезали тайнаго уда по-жидовски! Утешили бы меня, как бы и голову ту с плечь тех сняли! Пускай отъята буди глава ради надежды моея, Церкви, да венцы вечными увяземся! Еще же рука и нога — да вечно ликовствуют, и все тело огню да предасться — да же сладок хлеб Троице в приношение буду.

Помолися, и братьем заповеждь, да же молитвами вашими сохранит мя Бог от часа искушения! Надею бо ся за молитв ваших братских спасен быти, аще ми Господь поможет.

ПИСЬМО АФАНАСИЮ {29}

Афонасий, не умер ли ты? Да как умереть: Афонасий безсмертие толкуется. Носи гораздо пироги[1420] те по тюрмам тем.

А Борис Афонасьевич еще ли троицу ту страха ради не принял[1421]? Жури ему: «Боярин, де, су, одинова умереть, хотя бы то, де, тебя, скать[1422], по гузну тому плетьми теми и побили, ино бы некакая диковина, не Христова бы кровь пролилась, человечья!»

А Хованской князь Иван Болшой изнемог же[1423]. Чему быть! Не хотят отстать от Антиоха тово Египетскаго[1424], рафленые куры да крепкие меды как покинуть? Бедненькие, увязают в советех, яже умышляют грешнии! Да покинут будет, и не хотя, егда повелит Господь расторгнути душу с телом. Аще и Илия и Енох не вкусили смерти плотски, но при антихристе и те плотию постраждют[1425] и, на стогнах[1426] убити, полежав три дни и пол, оживут паки и на небо взыдут.

Видишь ли, толикия светила смерть плотьски вкусят! А мы когда безсмертни будем?

Ну, Афонасей, прости. Спаси Бог тя за пироги. Моли Бога о мне. Мир ти и благословение от всех нас, а от меня и поклон с любезным целованием.

ПИСЬМО «ОТЦАМ В ПОМОРЬЕ» {30}