Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

И некогда бо ми после канонов и после молитв и поклонов нощных, мнит ми ся в полунощи, возлегшу ми опочинути от трудов на одре моем, и сведохся абие в сон мал. И вижю в келейце моей сердечныма очима моима гроб, а во гробе лежит старец Ефросин, друг мой любимой и сердечной, мертв. Аз же зрю во гроб на Ефросина и дивлюся, помышляя в себе: «Како обретеся в келии моей друг мой и гроб его? А погребен он во Андомской пустыне, а ныне обретеся в Виданьской пустыне у мене и в келии моей. Что хощет быти се?[1955]» И зрю на него прилежно. И нача преподобный Ефросин помалу-малу оживати. И оживе, и воста от гроба. Аз же, грешный, с великою радостию обьем[1956] его рукама моима, и начах лобызати и целовати его с любовию Христовою и глаголати: «О, свет мой и друг мой любимой Ефросинушко! Ведаю аз, что ты давно умер, преставился на он[1957] свет, а ныне вижу тя, паки ожил ты. Скажи мне, свет мой, Бога ради, как там Царство Небесное, где святыя, и праведныя, и преподобныя, и вси святии водворяются, и царствуют, и живут, как на оном свете тамо? Да и грешникам како уготована мука та горкая и лютая, огнь, и червь, и смола, и всякая горесть и беда? Скажи мне, Христа ради, Ефросинушко, по ряду[1958] вся! Боюся аз, грешный, муки вечныя и беды тамошныя».

Преподобный же Ефросин светлым лицеи и веселым зрением[1959] воззре на мя и рече ми тихим и любовным и смиренным гласом сице: «Брате мой и друже мой любимой Епифаний! Молися ты прилежно Пречистой Богородице, то всех бед избудеши и получиши радость».

И, не вем как, святый из рук моих изыде и невидим бысть. Аз же, грешный, убудихся яко от сна, а сердце мое наполнено великия радости, яко Бог показа ми друга моего любимаго и брата и отца, преподобнаго старца Ефросина, и учения святаго от уст его слышати сподобил мя, еже повеле ми молитися прилежно Пречистой Богородице. О всех сих слава Христу Богу, свету, и Богородице, матери его истинной, и святому ангелу-хранителю моему, и преподобному Ефросину, и всем святым во веки. Аминь.

Чюдо Пречистыя Богородицы. Тамо же, в Виданьской пустыне, по вышереченному по обычаю моему, после правила моего возлег на одр мой опочинути. И скоро прискочиша беси т[1960] келии моей и зашумели громко зело. И оттвориша сенныя двери, да и келейныя, пылко зело оттвориша. И въскочил ко мне в келию бес, яко злой и лютой разбойник, и ухватил мене за горло, и нача давить. Аз же, грешный, завопел к Богородице сице: «Богородица, Богородица, помози ми!» Он же и изчез, и не вем, камо[1961] делъся. Аз же о сем прославих Христа Бога и Богородицу, яко отгнаша от мене разбойника-злодея дьявола.

А иное чюдо дивное и преславное Пречистыя Богородицы сказа мне, грешному, преподобный старец мой келейной священноинок Мартирий, укрепляя мене, да бы держался аз крепко каноннаго святаго правила и кондаки и икосы говорил бы на всяк день Пречистой Богородице неизмеенно без лености. Рече бо ми сице: «Чадо! Есть писано во Отечнике[1962]: бе[1963] во стране некоей монастырь некий, а в нем мниси[1964] живяху зело христолюбивы и Богородицу крепко и прилежно почитаху, и моляшеся ей всегда верно и прилежно. И бе у них в том монастыре устав таков: еже на заутрени в церкви Пречистой Богородице кондаки и икосы по вся дни говорят, а концы воспевают вси стоящий во церкви, еже есть сице — „Аллилуия” и паки — „Радуйся, невесто неневестная”[1965].

И некогда бо тоя обители игумен посла брата на службу монастырскую. Старец же взем благословение от отца, и идяше на службу, благодаря Бога. И труждаяся тамо день до вечера, и прииде к монастырю уже поздо, и врата монастырские заперты. И рече в себе старец: „Что сотворю? Аще[1966] начну во врата ударяти и стукати, то тем стуканием моим всю братию соблажню и смущу и вратарей и стражей тем оскорьблю[1967] и опечалую и раздражу, и труд мой тем погублю, еже днесь приобретох, и мзды лишуся от Христа Бога и Богородицы. Лучше ми братию не смутити и стражей не возбудити[1968], но самому нужица[1969] Бога ради прияти”. И помоляся старец Христу и Богородице, и прижався ко ограде монастырской, возлегши, благодаря Бога, тако и уснул.

И егда нача в монастыре к заутрени благовестити, старец же скоро воста и, прижався ко оградице монастырской, моляшеся с верою сердечною, теплою прилежно. Бе бо церковь близ ограды, и все ему слышати, что поют в церкви. И егда начали говорити кондаки и икосы и концы воспевати, „Аллилуия” и „Радуйся, невесто неневестная”, а старец, вне монастыря стоя за стеною, тако же концы возглашает: „Аллилуия”, „Радуйся, невесто неневестная”. И егда последний конец икоса возгласиша во церкви, „Радуйся, невесто неневестная”, и старец, за стеною стоя, тоже рече „Радуйся, невесто неневестная”, и ста пред ним Пречистая Богородица и рече ему: „Радуйся и ты, старче, вото тебе златица[1970]”.