Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

Десеть лет он меня мучил[628], или я ево — не знаю; Бог розберет в день века[629]! Перемена ему пришла[630], а мне грамота: велено ехать на Русь. Он поехал, а меня не взял; умышлял во уме своем: «Хотя, де, один и поедет, и ево, де, убьют иноземцы». Он в дощеника со оружием и с людми плыл, а слышал я, едучи, от иноземцов дрожали и боялись. А я, месяц спустя после ево, набрав старых, и болны, и раненых, кои там негодны, человек з десяток, да я з женою и з детми, семнатцеть нас человек, в лотку седше, уповая на Христа и крест поставя на носу, поехали[631], аможе Бо наставит, ничево не бояся. Книгу Кормчъчию дал прикащику, и он мне мужика кормщика дал. Да друга моего выкупил, Василия, которой там при Пашкове на людей ябедничал и крови проливал. И моея головы искал; в ыную пору, бивше меня, на кол, было, посадил, да еще Бог сохранил! А после Пашкова хотели ево казаки до смерти убить. И я, выпрося у них Христа ради, а прикащику выкуп дав, на Русь ево вывез, от смерти к животу, — пускай ево, беднова! — либо покаятся о гресех своих! Да и другова такова же увез замотая[632]. Сего не хотели мне выдать; и он ушел в лес от смерти, и, дождався меня на пути, плачючи, кинулъся мне в карбас. Ано за ним погоня! Деть стало негде! Я, су, — простите! — своровал: яко Раавь блудная во Ерихоне Исуса Наввина людей, спрятал ево[633], положа на дно в судне, и постелею накинул, и велел протопопице и дочери лечи на нево. Везде искали, а жены моей с места не тронули, — лишо говорит: «Матушка, опочивай ты, и так ты, государыня, горя натерпелась!» А я, — простите Бога ради! — лгал в те поры и сказывал: «Нет ево у меня!» — не хотя ево на смерть выдать. Поискав да и поехали ни с чем, а я ево на Русь вывез.

Старец да и раб Христов, простите же меня, что я лъгал тогда! Каково вам кажется? Не велико ли мое согрешение? При Рааве-блуднице, она, кажется, так же зделала, да Писание ея похваляет за то. И вы, Бога ради, поразсудите: буде грехотворно я учинил, и вы меня простите; а буде церковному преданию непротивно — ино и так ладно. Вот вам и место оставил: припишите своею рукою мне, и жене моей, и дочери или прощение или епитимию, понеже мы за одно воровали — от смерти человека ухоронили, ища ево покаяния к Богу. Судите же так, чтоб нас Христос не стал судить на Страшном суде сего дела. Припиши же что-нибудь, старец.

Бог да простит тя и благословит в сем веце и в будущем, и подружит твою Анастасию, и дщерь вашу, и весь дом ваш. Добро сотворили есте и праведно. Аминь[634].

Добро, старец, спаси Бог на милостыни!

Полно тово.

Прикащик же мучки гривенок с тритцеть дал на коровку, да овечок пять-шесть; мясцо иссуша, и тем лето питалися, пловучи.

Доброй прикащик человек, дочь у меня Ксенью крестил. Еще при Пашкове родилась, да Пашков не да мне мира и масла, так не крещена долго была, после ево крестил. Я сам жене своей и молитву говорил, и детей крестил с кумом, с прикащиком, да дочь моя болшая — кума, а я у них поп. Тем же обрасцо и Афанасья, сына, крестил и, обедню служа, на Мезени причастил, и детей своих исповедывал и причащал сам же, кроме жены своея. Есть о том в правилех, велено так делать. А что запрещение то отступническое[635], и то я о Христе под ноги кладу, а клятвою тою, — дурно молыть! — гузно тру! Меня благословляют московские святители — Петр и Алексей, и Иона, и Филипп, — я по их книгам верую[636] Богу моему чистою совестию и служу; а отступников отрицаюся и клену: враги оне Божии, не боюсь я их, со Христом живучи! Хотя на меня каменья накладут, я со отеческим преданием и под каменьем лежу, не токмо под шпынскою[637] воровскою никониянъскою клятвою их. А што много говорить? Плюнуть на действо то и службу ту их, да и на книги те их новоизданныя, так и ладно будет! Станем говорить, како угодити Христу и Пречистой Богородице; а про воровство их полно говорить.

Простите, барте, никонияне, что избранил вас! Живите, как хочете! Стану опять про свое горе говорить, как вы меня жалуете-подчиваете, 20 лет тому уж прошло. Еще бы хотя сколько же Бог пособил помучитца от вас, — ино бы и было с меня, о Господь Бозе и Спасе нашем Исусе Христе! А затем — сколько Христос даст, только и жить.

Полно тово, и так далеко забрел. На первое возвратимся.