Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

Аще священника, нужды ради, не получишь: и ты своему брату искусному[601] возвести согрешение свое, и Бог простит тя, покаяние твое видев, и тогда с правильцом причащайся Святых тайн. Держи при себе запасный агнец[602].

Аще в пути или на промыслу, или всяко прилунится кроме церкви, воздохня пред Владыкою и, по вышереченному, ко брату исповедався, с чистою совестию причастися святыни: так хорошо будет. По посте и по правиле, пред образом Христовым на коробочку постели платочик и свечку зажги, и в сосудце водицы маленко, да на ложечку почерпни и часть Тела Христова с молитвою в воду на лошку положи, и кадилом вся покади, поплакав, глаголи: «Верую, Господи, и исповедаю, яко ты еси Христос, сын Бога живаго, пришедый в мир грешники спасти, от них же первый есм аз. Верую, яко воистинну се есть самое пречистое Тело твое, и се есть самая честная Кровь твоя. егоже ради молю ти ся, помилуй мя и прости ми, и ослаби[603] ми согрешения моя, волная и невольная, яже словом, яже делом, яже ведением и неведением, яже разумом и мыслию, и сподоби мя неосужденно причаститися Пречистых ти Таинъств во оставление грехов и в жизнь вечную, яко благословен еси во веки. Аминь». Потом, падше на землю пред образом, прощение проговори и, возстав, образы поцелуй и, прекрестясь, с молитвою причастися, и водицею и запей, и паки Богу помолись. Ну, слава Христу! Хотя и умрешь после тово, ино хорош. Полно про то говорить. И сами знаете, что доброе. Добро, стану опять про баб говорить.

Взял Пашков бедных вдов от меня, бранит меня вместо благодарения! Он чаял, Христос просто положит, ано пущи и старова стали беситца. Запер их в пустую избу, — ино никому приступу нет к ним, — призвал к ним Чернова попа, и оне ево дровами бросают, и поволокся прочь. Я дома плачю, а делать не ведаю что. Приступить ко двору не смею: болно сердит на меня. Тайно послал к ним воды святыя, велел их умыть и напоить, и им, бедным, легче стало. Прибрели сами ко мне тайно, и я помазал их во имя Христово маслом, так опять, дал Бог, стали здоровы и опять домой пошли; да по ночам ко мне прибегали тайно молитца Богу. Изрядные детки стали, играть[604] перестали и правильца держатца стали. На Москве з бояронею в Вознесенском монастыре вселились[605]. Слава о них Богу!

Таже с Нерчи-реки паки назад возвратилися к Русе[606]. Пять недель по лду голому ехали на нартах. Мне под робят и под рухлишко дал две клячки, а сам и протопопица брели пеши, убивающеся о лед. Страна варварская, иноземцы немирные, отстать от лошедей не смеем, а за лошедми итти не поспеем, голодные и томные[607] люди. Протопопица бедная, бредет-бредет да и повалится: кольско[608] гораздо! В ыную пору, бредучи, повалилась, а иной томной же человек на нея набрел, тут же и повалилъся; оба кричат, а встать не могут. Мужик кричит: «Матушъка-государыня, прости!» А протопопица кричит: «Что ты, батко, меня задавил?» Я пришол — на меня, бедная, пеняет, говоря: «Долъго ли муки сея, протопоп, будет?» И я говорю: «Марковна, до самыя до смерти!» Она же, вздохня, отвещала: «Добро, Петровичь, ино еще побредем».

Курочка у нас черненька была, по два яичка на день приносила — робяти на пищю Божиим повелением, нужде нашей помогая; Бог так строил. На нарте везучи, в то время удавили по грехом. И нынеча мне жаль курочки той, как на разум приидет. Ни курочка, ништо чюдо была: во весь год по два яичка на день давала. Сто рублев при ней — плюново дело, железо! А та птичка одушевлена, Божие творение, нас кормила, а сама с нами кашку сосновую ис котла тут же клевала, или и рыбки прилунится — и рыбку клевала, а нам против тово по два яичка на день давала. Слава Богу, вся строившему благая!

А не просто нам она и досталася. У боярони[609] куры все переслепли и мереть стали. Так она, собравше в короб, ко мне их прислала: «Чтоб, де, батко, пожаловал, помолилъся о курах». И я, су, подумал: «Кормилица то есть наша; детки у нея, надобно ей курки». Молебен пел, воду святил, куров кропил и кадил. Потом в лес збродил, корыто им зделал, ис чево есть, и водою покропил, да к ней все и отслал. Куры Божиим мановением исцелели и исправилися по вере ея. От тово-то племяни и наша курочка была. Да полно тово говорить, у Христа не сего дни так повелось! Еще Козма и Дамиян[610] человеком и скотом благодействовали и целили о Христе. Богу вся надобно: и скотинка, и птичка во славу его, пречистаго Владыки, еще же и человека ради.

Таже приволоклись паки на Ирьгень-озеро. Бояроня пожаловала — прислала сковородку пшеницы, и мы кутьи наелись.